Анти-Авелин - Наталия Земская

– А сын у вас чем занимается? – поинтересовался жених.

Пока Мила вспоминала анкетные данные своего мальчика, принесли спасительную бутылку Кьянти.

– Я вино не буду, – отрезал Илья Андреевич.

– Я буду, – переключила на себя внимание официанта Мила.

– Хорошее вино? Я спиртное не потребляю вообще, – похвастался он.

– Сочувствую, – не поддержала она. – Моя подружка называет это вино «червивкой», а мне оно нравится.

Сделав три глотка и опустив бокал, Мила встретилась с тревожным взглядом Ильи Андреевича.

– А расскажите о себе, – вдруг осенило ее.

Илья Андреевич как будто ждал этого. Многозначительно облокотившись на стол, он начал:

– Вам Екатерина Олеговна наверняка про меня уже в общих чертах рассказала. Для начала, я хотел бы изложить вам свои жизненные правила. Они достаточно ясны и просты, как это бывает у человека, который точно знает, чего он хочет от этой жизни. Мне хотелось бы создать семью, наладить свой быт, но я не терплю случайных людей. Жить надо среди «своих». Мне очень важно, что человек из себя представляет. Я не буду садиться за стол, с кем попало. В моей семье принято считать свой дом своей крепостью.

«Он же мещанин», – догадалась Мила, и с Ильей Андреевичем ей сразу стало все понятно.

Собеседник продолжал извергать из себя жизненные правила – правильной и квадратной формы, выкладывая их в ровные ряды и воздвигая из них между собой и Милой непреодолимую стену.

Вино расслабило, закружило голову и погрузило в легкую эйфорию. Милу потянуло философствовать:

«Мещанство – неприятное явление. Мещане всегда живут под правильными лозунгами, только люди почему-то с неприязнью отворачиваются от них.

Мещанам всегда кажется, что они лучшие представители человечества, в связи с чем у них есть право смотреть на людей свысока. На самом деле, они просто не умеют уважать индивидуальность человека. И по вселенскому закону: «мир – это зеркало твоей души», получают отраженную неприязнь окружающих. Так и живут эти бедолаги – презирая всех и презираемые всеми.

Один знакомый священник, к слову о мещанах, сказал: «Это люди, которым кажется, что они могут гордиться, что живут иначе, чем другие. Вот если бы они внимательно читали Житие Святых, в котором описано смирение и скромность людей, куда более высоко духовных, то они, – то есть мещане, – устыдились бы своей гордыни. Жалеть таких людей надо».

А как таких людей жалеть? Ведь произрастает всегда мещанство на благодатной почве материального достатка…»

Вино в бокале быстро кончилось. Мила нашла взглядом своего официанта, который, с видом вспотевшего зайца, перепрыгивал от одного стола к другому, и решила не усугублять его положения. Взяла бутылку Кьянти и налила себе вина.

– Может, я помогу? – дернулся Илья Андреевич.

– Не стоит. Я привыкла все делать сама, – грубо нарушив этикет, Мила тонко намекнула о своем отношении к происходящему.

Она почувствовала, что кто-то прижался к ее спине, и подвинулась ближе к столику, продолжая свои рассуждения:

«Еще одна отличительная черта мещан – они не живут сердцем. Нет, не то чтобы его у них его нет, просто вместо душевности они выбрали правила. Главные пункты правил у мещан касаются любви и счастья, но только к себе и четко ограниченному кругу лиц. А ведь любовь и счастье, на самом деле, это величина абсолютная. В большом сердце эти величины разместиться могут, а вот в правилах – никак. Однако мещанам это неведомо, и они активно работают над своим жизненным фасадом. Любовь для мещанина – это такой же обязательный атрибут, как белоснежная отглаженная тюль под шторки. Может быть, делается все это из лучших побуждений, только окружающих воротит от этой фальши. Показное счастье, сдобренное елейностью, выглядит настолько неприятно, что люди придумали ему специальное название – прекраснодушие…»

– И еще я не понимаю людей, которые держат в доме животных.

Сказанное Ильей Андреевичем дошло до сознания Милы.

– Надо же. Жаль. У меня дома живет кошка… и еще собака, – приврала она.

– От них грязь и запахи, – неуверенно напомнил он.

– Радость и удовольствие, – парировала она.

Илья Андреевич перевел разговор на другую тему, а Мила вернулась к своим размышлениям:

«А как понять определение: любовь и счастье – величина абсолютная?

Если мать уверяет себя, что любит свое дитя, и при этом пренебрежительно относится к другим детям, то она не любит и своего ребенка. Она будет испытывать в отношении своего чада чувство ревности, гордости, тревоги и еще много других сильных эмоций, но они не будут составляющими любви.

Если сын говорит, что любит своих родителей, и при этом неуважительно относится к пожилым людям, то он не любит и своих родителей. Он будет преклоняться перед достижениями отца, испытывать чувство благодарности за помощь матери, выполнять требования и традиции своей семьи, но испытывать к родителям нежность он не будет никогда, а в тяжелых жизненных ситуациях сможет даже предать их.

Человек не может быть счастлив только в определенном месте, с определенным человеком, и при этом испытывать неприязнь к окружающему миру. Если с ним такое происходит, то, скорее всего, он жертва болезненного самовнушения или идолопоклонничества по отношению к своему объекту обожания. Счастливый человек счастлив во всем.

Когда между мужчиной и женщиной рождается любовь, они не могут не любить весь мир, и все, что их окружает. Человек, наполненный этим чувством, наполнен желанием созидать. Но там, где есть только жадное желание быть боготворимым, рождается эгоистичное отторжение всего, за исключением обожателя. И тогда возникает замкнутое друг на друге самолюбование – антипод любви.

Мы не можем иметь такое же сердце, как у Христа, ведь мы не такие, как он, но мы всю жизнь должны стремиться приблизиться к нему. Ну, хотя бы понимать, что надо впускать людей в свое сердце, зная, что будет больно, обидно, тяжело. Будет много разочарований, но гораздо больше будет радости общения и сотрудничества, и ради этого надо уметь прощать. Там, где нет душевной щедрости, все достоинства человека превращаются в мещанство. И через все правила мещанина проходит красной нитью только одна аксиома: служить верой и правдой своему быту и не выходить за пределы своей повседневности…»

– Как твое имя, королева? – кто-то с жаром пыхнул Миле в ухо.

Она обернулась. Вполоборота на стуле, за спиной Милы, сидел тощий мужичок с пьяной улыбкой на лице.

– Как вам не стыдно, мужчина? Я здесь не одна! – не без удовольствия подчеркнула она и придвинулась ближе к своему столику.

– Не отталкивай. Я искал тебя всю жизнь, – не унимался Тощий.

– Это кто? Ваш знакомый? – забеспокоился Илья Андреевич.

– Нет. Не обращайте внимания, – гордо поправив волосы, приосанилась Мила.