Мефодий Буслаев. Огненные врата - Дмитрий Емец

У китайского стража Чана обнаружились глаза. Это случилось так внезапно, что его соседи испытали испуг.

– Талисман Четырех Стихий не являлся природным артефактом. Он был изготовлен. А все, что было изготовлено однажды, можно повторить. Из ста сорока семи компонентов лично мне известно около ста десяти. Еще о двадцати я примерно догадываюсь. Ну а остальное – дело времени, – сообщил он, и его глаза исчезли.

Вильгельм Завоеватель быстро посмотрел на Лигула. Тот едва заметно кивнул.

– Нет необходимости что-либо изготавливать. К Огненным Вратам есть и другой ключ, – сказал Вильгельм.

– И вам он известен? – прорычал Барбаросса.

– Он известен и вам, милейший. Просто вы никогда не смотрели на него под этим углом. Ключ к Огненным Вратам – Камень Пути. Вставить же его в трещину Огненных Врат должна предавшая валькирия. Сойдет даже и бывшая, – язвительно сообщил Вильгельм.

– М-дэ… Вы думаете? А они захотят? – забубнил Карл Австрийский. – Камень Пути, как и эйдос, нельзя отнять… как бы это выразиться… насильно. Да и валькирии – упрямые ослицы. Хоть сами и не свет, но все эти устаревшие чистоплюйские взгляды на верность, на служение! Признаться, как-то я подослал к ним суккуба на предмет, будем говорить, взаимодействия. Прекрасный был суккуб, гибкая, многосторонняя личность. Не вернулся. Размазали.

Лигул царапнул ногтем полировку. Умный Карл мгновенно замолк и стал вылавливать из чая раскисший хлебушек.

– Аида Плаховна! Вы принимаете заказы, помимо похоронных?.. – негромко окликнул начальник Канцелярии.

Мамзелькина подняла головку.

– Нам нужен Камень Пути, Аида Плаховна! И надо, чтобы валькирия согласилась вставить его в трещину Огненных Врат. Камень Пути сработает как ключ. Врата затянут валькирию. Не знаю, что она увидит внутри и как это скажется на ее психике. Главное, как человек с телом, она рано или поздно будет выброшена в мир, а с ней вместе, надеюсь, наружу прорвется Кводнон.

«Старшой менагер некроотдела» хрустнула пальчиками. Старушке было хорошо известно, что приказы, отданные помимо канцелярской текучки, обычно самые важные.

– Камень Пути – это который у некромага? Бундим работать, – пообещала она, сдвигая куцые бровки.

– Мамзелькина, нас неопределенность не устраивает! Вы даете гарантии? – некстати ввернул Карл Австрийский.

Упорная старушка не удостоила его даже взглядом. Карла она ставила ниже всякого Батыя. Медовухой тот никогда не поил, каждую буковку в ведомости проверял по три раза, заявочки подписывал, отставив мизинчик, и вообще, по мнению старухи, был «фря бамажная».

– Гарантеи, милай, на телевизер дають!.. Ты, голубок, крылышками-то не трепыхай! Истрепыхаисся! Бабушка твоя Мамзелькина! А я Аида Плаховна! – сердито произнесла она.

Карл Австрийский поспешно стал крошить хлебушек. Затевать ссору с «менагером некроотдела» было опасно. Бабка была на язык сердита и на косу остра.

– Все же как вы это сделаете, Аида Плаховна? – спросил он капитулирующим голосом.

Сухонькое лицо Мамзелькиной стало крайне ехидным.

– Дык уж делаю! Почитай, с самой весны на гармошке играю! Как чуяла, что пригодится!

Карл Австрийский заморгал. Его посетила мысль, что старушка тронулась на своей нервной работе.

– Как-как? При чем тут, будем говорить, гармошка?

– Аида Плаховна имела в виду гормоны. Игру крови, столь объяснимую в молодом теле, – лениво пояснил умный китайский страж Чан. Глаз он на этот раз даже и не открывал.

– Верно, милок! – одобрила Плаховна. – Валькирия-одиночка, может, разумом и понимает, что если справится, то и некромага своего вытянет, и ее эйдос просияет. Ярче луны, как солнце! А Багров-то ейный точно этого не чует. А если чует, то не верит. А если и верит, то не хочет ждать. А если и желает ждать, то не может терпеть… Вот я на гармошке-то и играю! Коли один потонет, то и другая с ним.

Карлуша Австрийский счел объяснение удовлетворительным, но не успокоился. Его обычная педантичность проросла любопытством в другом направлении.

– А какая судьба ждет силы Мефодия и Прасковьи, когда Кводнон, будем говорить, удалится за Огненные Врата? Он заберет их с собой? – спросил он незаинтересованным голосом.

– Невозможно! Силы принадлежат этому миру. Кводнону придется их вернуть, но вот кому он их вернет – вопрос открытый. Сомневаюсь, что Прасковье или Мефу. Ему придется найти кого-то другого. Не стража, а человека, потому что прежде силы были у человека. Желательно родившегося в тот же самый день, что и бывший наследник мрака. Не думаю также, что это будут Ната, Чимоданов или Мошкин.

Озвучив это, Вильгельм быстро взглянул на Лигула, передавая ему эстафету. Его сольная партия была закончена.

Тусклые зрачки главы мрака отправились в долгое путешествие по серой комнате и в финале остановились на мешке в руках у молодого человека. Тот по-прежнему стоял у дверей, переминаясь с ноги на ногу, и, не проявляя особенной робости в присутствии бонз, поглядывал по сторонам.

Его подвижное лицо никак не могло остановиться, откликаясь на все, что встречали его глаза.

– Викто́р! Подойди ближе, мальчик мой! – приветливо окликнул Лигул.

Юноша расслабленно приблизился к столу и положил на него мешок. То, что ему пришлось задеть мешком Тамерлана, ничуть его не смутило.

– Позвольте представить вам Виктора Шилова, родившегося в тот самый день! Как видите, Прасковья не единственный человек, выросший в Тартаре и сохранивший эйдос. Но о Прасковье вы все знали. С Викто́ром же случай особенный, – прошуршал глава мрака.

– Нижний Тартар меня побери! – изумленно воскликнул Бельвиазер.

Лигул заложил руки за спину. Паучьи пальцы зашевелились, точно он взвешивал, какую часть правды можно сказать. Потом глава мрака решился и быстро начертил руну. Похожая на неприятное насекомое руна быстро проползла по воздуху и, разделившись надвое, втекла в уши Виктора, лишив его слуха. Проверять действие руны Лигул не стал. Надежность древней магии была ему хорошо известна.

Молодой человек отнесся к лишению слуха, даже не дрогнув ртом. Он не боялся ни глухоты, ни слепоты, ни боли. Жизнь в Тартаре многому его научила.

Глава Канцелярии лизнул ноготь большого пальца. Голос Лигула не всегда бывал скрипуч. Порой он говорил быстро, возбужденно, брызгая слюной, как говорят увлекающиеся чиновники, просчитавшие все наперед и знающие ответ прежде, чем задан вопрос.

– Посмотрите на него! Всмотритесь в это лицо, в эту мимику! – сказал Лигул с умилением. – Ну разве не прелесть? Он презирает и передразнивает всех нас разом и каждого по отдельности. И нас, и Тартар, и свет, и человеческий мир. И даже то, чего он не может знать, он презирает наперед.

Карл Австрийский по-старушечьи допил чай и слизнул с губ влажную каплю.