Неясный профиль - Франсуаза Саган

«О небо, – подумала я, – неужели это Ксавье?» Я не видела ничего общего между этим мужчиной и жестоким мальчишкой, о котором мне говорил Дидье.

– Мы только что встретились, – сказал незнакомец.

Дидье представил нас друг другу:

– Жозе, это мой брат Луи. Луи, это мой друг Жозе Эш, о которой я тебе говорил.

– А, – сказал Луи.

Он снова откинулся на спинку кресла и посмотрел на меня, как мне показалось, с меньшей симпатией. Я сочла это нелепым, потому что видно было, как братья любят друг друга. Теперь я узнавала в незнакомце некоторые черты Дидье, только в нем было больше твердости и непринужденности; он был похож, я думаю, на того Дидье, каким тот хотел бы быть.

– Вы – друг Юлиуса А. Крама и мадам Дебу, – сказал он. – Вы работаете в журнале, который называется, если не ошибаюсь, «Образы искусства».

– Все так.

– Я много говорил ему о вас, – повторил Дидье, – и рассказывал, как мы с вами безумно смеялись на некоторых обедах.

– Это говорит в вашу пользу, – сказал Луи с иронией. – Я вас поздравляю. Дидье успешно заменил меня в свете, где хоть один из нас должен быть представлен. Я лично всегда не мог выносить этих людей. А как это удается вам?

– Я знаю их недавно, – сказала я с удивлением. – Так случилось, что мадам Дебу и Юлиус А. Крам не так давно оказали мне услугу, и я…

Короче, я запуталась. Запуталась и стала оправдываться, что вдруг вывело меня из себя.

– Я знаю, какого рода услуги могут оказывать эти люди, – сказал он. – Такие услуги мне не нравятся.

Я возмутилась.

– Какой вы независимый.

– Я – да, – сказал он.

К моему большому удивлению, я почувствовала, что краснею. Мне показалось, что я действительно то, что обо мне думают: женщина, которую содержит богатый любовник и которая живет с ним, потому что он богат. Именно такое мнение о себе я читала в глазах многих за эти два месяца и плевать на это хотела, но то, что этот человек думает так же, было почти невыносимо. А что мне было делать – сказать ему: «Знаете, Юлиус А. Крам мне только друг. Я сама зарабатываю на жизнь, и я порядочная женщина»? Я не любила ни нападать, ни тем более защищаться.

– Знаете, – сказала я, – в наше время женщине трудно идти в ногу с временем. Муж оставил меня без единого су, и я была рада поддержке такого надежного человека, как Юлиус А. Крам.

И я улыбнулась им обоим отвратительной, заискивающей улыбкой, как бы ища одобрения.

– Примите мои поздравления, – сказал Луи. – Пью за ваши успехи.

– Да что вы такое говорите? – воскликнул Дидье.

Бедняга совсем растерялся. Он ведь, наверно, заранее радовался этой встрече: любимый старший брат и лучшая подруга со вчерашнего дня. Он ошибся, и ошибся здорово. В тысячу раз лучше было бы встретиться с его Ксавье, чем с этим недоброжелательным чужаком.

– Мне пора, – сказала я. – Вечером я иду в театр, а Юлиус терпеть не может опаздывать.

Я встала, пожала руку старшему брату, поцеловала в щеку младшего и с достоинством вышла. Домой я возвращалась пешком, вся во власти беспричинного гнева, из-за которого меня три раза чуть не сбили машины, будто с цепи сорвавшиеся в этот час. Я вдруг возненавидела этот город под низким небом, его слепые автомобили и торопливых прохожих. Я возненавидела людей, окружавших меня эти два месяца, которые до сих пор казались мне всего лишь скучными. Я стала их бояться. Будь здесь Алан, я в этот вечер непременно была бы с ним, единственно для того, чтобы прочесть хоть в чьих-то глазах, пусть даже в глазах ревнивца, уверенность в моей неподкупности.

Только один человек был способен спасти меня в этих обстоятельствах, он доказал это накануне, и, к несчастью, это был именно тот, из-за кого все и случилось, то есть Юлиус. Страдает ли он от того, что все считают нас любовниками, он, знающий, что это неправда и никогда не будет правдой? Но, может быть, он иного мнения? А вдруг это продуманный риск, на который он пошел, поставив меня в ложное положение, в расчете на то, что когда-нибудь это кончится и сила привычки или усталость приведут меня к нему? Возможно, он считает это частью молчаливого договора между нами? В общем, если для меня мысль о физической близости между нами исключалась, так ли это было для него, и если нет, то я в таком случае вела себя не очень честно. Меня охватила тревога. Но в то же время успокаивающий, беспечный голос шептал мне: «Что тебе до этого? Юлиус прекрасно знает, что никакой двусмысленности между вами нет. Никогда, ни словом, ни жестом, ты не вводила его в заблуждение, и если какой-то пуританин косо взглянул на тебя в баре, это не значит, что ты должна ставить под сомнение самую обыкновенную дружбу». Словом, тот самый голос – я узнала его, – который говорил мне сотни раз «не усложняй, подождем, там будет видно». И каждый раз я убеждалась, что, следуя советам этого безмятежного голоса, я запутывалась и оказывалась в полной неразберихе. Выжидание, во всяком случае в моей жизни, не приводило к блестящим результатам. Нет, решено, необходимо поговорить с Юлиусом, попытаться внести ясность, и даже если я окажусь смешной в его глазах, зато буду увереннее смотреть в глаза другим.

Я пришла домой, совершенно измученная этим приступом больной совести, и тут как раз зазвонил телефон. Разумеется, это был Дидье, безутешный Дидье.

– Жозе, – сказал он, – что произошло? Ведь вы совсем не такая. Я думал, Луи понравится вам, а он разыгрывал из себя какого-то лесного дикаря.

– Это неважно, – сказала я.

– Жозе, – повторил Дидье, – я же знаю, что ни в какой театр сегодня вечером вы не идете. Вы мне говорили, что свободны. Вы не поужинаете со мной? Мой брат уехал, – добавил он поспешно.

Он был по-настоящему огорчен. В любом случае поужинать с ним было лучше, чем в одиночестве изображать из себя героиню бульварного романа. И потом, может быть, я узнаю его мнение обо всем этом. Я не люблю откровенничать, но я так давно ни с кем не говорила о себе. Я попросила его зайти за мной через час. Он пришел, осмотрел квартиру, и мы вполне непринужденно поболтали минут двадцать, после чего, выдохшись, я налила две большие рюмки виски и решительно сказала: «Ну что ж, поехали!»

Он рассмеялся. У него был чудесный, какой-то детский смех и нежные глаза. В который уже раз я пожалела, что судьба отвратила его от женщин. В нем было столько такта, мягкости, он был таким ранимым. Он был моим другом. Нам следовало разобраться в двух случаях, причем он начал со второго, видимо, наименее болезненного для него. Таким образом я узнала, что его брат-пуританин вовсе таковым не является, просто он всегда ненавидел свою семью и среду, что он живет в Солони, в уединенном доме, и работает ветеринаром. Тут я вспомнила, как повеяло от него деревенской жизнью. Мне представились его большие руки на крупе лошади, и на секунду я погрузилась в романтические мечтания, пока не вспомнила, что он считает меня потаскухой. Я спросила Дидье в тех же выражениях, думает ли он то же самое, и он даже подскочил.