Дом с сотней часов - Энн Мэри Хауэлл

Хелена заморгала, подумав о девочке, которую видела накануне вечером. У них одинаковые глаза, и носы, и короткие волосы. Может быть, это… Так и есть! Это один и тот же человек. Щёки у Хелены вспыхнули. Вот так странность!

– Тебе нравятся часы? – спросила она и зарумянилась ещё сильнее. Прозвучало глупо. Ну почему из всех вопросов, носившихся в её голове, она выбрала именно этот?!

Взгляд у девочки омрачился, и она опустила глаза.

– Не особенно, – тем же бесцветным голосом произнесла она. – Вернее, больше нет.

– Зачем тогда ты проводишь всё время в комнате с часами? – наморщив лоб, поинтересовалась Хелена и стала кусать ноготь. Снова бессмыслица! В голове нетерпеливо носились тучи вопросов, которые ей хотелось задать. Например: почему днём девочка одевается как мальчик, хотя у неё есть красивые платья? Где её мать? Почему мистер Уэсткотт не упомянул, что у него есть дочь?

Девочка поджала губы и, не ответив, со вздохом встала и как ни в чём не бывало вышла из комнаты.

Хелена шумно выдохнула.

– Разговор не удался. – Она наклонилась погладить через прутья клетки хвост Орбита и обомлела: на груди у попугая, там, где он всё время грыз перья, образовалась крохотная лысинка. Раньше такого не случалось. С другой стороны, Орбит никогда ещё так долго не сидел в клетке. Мама говорила, что попугай грызёт перья от скуки или недовольства. Вон как он закричал вчера вечером во время осмотра часов. Бедный Орбит, его жизнь перевернулась с ног на голову так же, как и у его хозяйки. Дома ему разрешалось летать кругами над маминой головой, и он в восторге чирикал. «Нужно подстричь ему хвост, – сказал однажды отец. – А то, не ровён час, вылетит в окно – только его и видели». Мама нахмурилась и решительно замотала головой: «Представь, что тебе отказали в праве вести активную жизнь. Так чувствует себя птица, не умеющая летать». И на этом обсуждение закончилось: отец знал, что не стоит спорить с мамой по поводу её любимого попугая.

Хелена вздохнула и снова подошла к шкафу с карманными часами. Выбрала большие серебряные часы размером со свой кулак и открутила заднюю крышку. Где же здесь отверстие для ключа? Хелена провела пальцем по гладкой внутренней поверхности. Интересно. Как их завести? Девочка слегка постучала по корпусу и поднесла часы к уху – тикают, а значит, предыдущий часовщик их заводил. Хелена положила их в ящик циферблатом вниз и провела пальцем вокруг корпуса. Раздался тихий щелчок, и открылась вторая задняя крышка, под которой обнаружился небольшой тайник. Внутри лежал сложенный кусочек картона. Хелена нервно оглянулась на дверь. Странная девочка давно ушла. Шаги отца слышались с верхнего этажа. Хелена вынула картонную карточку и развернула её.

Хелена перевернула карточку и с колотящимся сердцем прочитала написанное на ней от руки:

В ту ночь тиканье, бой и перезвон часов с нижних этажей не давали Хелене спать, девочка то и дело крутилась и вздрагивала в постели. «Часы обязательно снова остановятся» – это значит, что они уже останавливались, когда за ними следил мистер Фокс. Живот у Хелены упрямо и неотступно болел. Она, конечно, должна была рассказать отцу о своей тревожной находке, но за ужином он выглядел бледным и задумчивым и, отправляя в рот ложку за ложкой лукового супа, царапал что-то в блокноте. После еды он сразу же убежал работать, а Хелена убирала со стола, пока Стэнли мыл посуду. Девочка заметила, как он поглядывает на конверты, которые стояли на подоконнике, прислонённые к стеклу. Прикрыв глаза от усталости, Стэнли отскребал со дна кастрюли пригоревший лук и тяжело вздыхал. Хелена вдруг поняла, что из-за собственных волнений не заметила озабоченности Стэнли, и почувствовала угрызения совести.

Стэнли обернулся и увидел, что Хелена тоже смотрит на конверты.

– Мама пишет мне каждую неделю и даёт советы по ведению хозяйства, хотя ей и кажется странным, что я согласился на эту работу. Отец считает, что мне вообще нечего здесь делать, и всё время спрашивает, когда я вернусь, чтобы стать его помощником.

– Вот как? – ответила Хелена.

– Видишь ли, мой отец инженер, – продолжал Стэнли. – Он начинал подмастерьем, а теперь служит у мистера Остина, который конструирует и выпускает автомобили. Отец считает, что я должен пойти по его стопам, а не торчать здесь, в Кембридже, со своими книгами. Сейчас он ищет для фирмы мистера Остина новое здание под производство… а когда найдёт, хочет, чтобы я там работал.

– Надо же. Ваш отец и мистер Остин считают, что автомобили будут популярны? – спросила Хелена, подумав о растущем числе машин на улицах Лондона. Её отец считал это средство передвижения удивительным изобретением и часто рассказывал, как обрадовался, когда создатели «Локомотивного акта» 1896 года [2] сочли разумным увеличить скорость движения автомобилей в городе с трёх до двадцати двух километров в час. Но Хелене эти механические монстры казались шумными и громоздкими (к тому же они часто валялись сломанными на обочинах дорог). Рёву мотора и визгу тормозов девочка предпочитала стук копыт по булыжным мостовым.

– Да, автомобилей с каждым днём становится всё больше и больше, – сказал Стэнли. – Мистер Остин говорит, что сейчас их в стране около двадцати тысяч, а в следующие пять лет это количество вырастет в четыре раза. Но меня не привлекает работа в мастерской. Я хочу досконально изучить инженерное дело. Мой школьный учитель помог мне получить стипендию на обучение в гимназии. К удивлению родителей, оказалось, что у меня есть способности к наукам, и вот я здесь.

– Значит, вы здесь служите учителем? – поинтересовалась Хелена в надежде, что он расскажет ей о девочке и о том, какие уроки ей даёт.

Стэнли кивнул:

– Я прочитал объявление мистера Уэскотта в газете «Таймс». Во время собеседования я увидел библиотеку мистера Уэскотта и подумал, что она будет полезна мне в учёбе и поможет сэкономить деньги на книги. Потому я с радостью принял это предложение, но обстоятельства повернулись немного не так, как я представлял.

– Понимаю, – кивнула Хелена, смахивая крошки со стола. Теперь ясно, откуда на кухне книга по математике: Стэнли занимался с девочкой и одновременно учился сам. Но ко всему прочему ему приходилось в одиночку вести хозяйство в доме. Какая несправедливость!