Ыттыгыргын - К. Терина

Очень скоро Кэле заметит её маленькую победу и надавит сильнее.

Потому Аявака делает глоток из своего тулуна, длинный, жадный, быстрый. Ещё один. И ещё. Чем больше, тем быстрее.

Прости, капитан Удо Макинтош, нельзя больше ждать. Прости, чем бы это ни закончилось.

Всё. Её здесь больше нет.

Старики рассказывают:

Два сына у Кутха было. Савиргонг – охотник, добытчик. Олени у него лучшие в Наукане. Ийирганг – мечтатель. Всё норовит новую штуку выдумать. Вот бы, говорит, такую лодку построить, чтобы по небу летать. Смеётся Кутх.

Уехал Кутх на охоту, а сыновьям наказал: что бы ни случилось, в янаан[15] не заглядывать.

Ийирганг задумчив сделался, ходит вокруг янаан, взгляд не отводит. Савиргонг ему говорит:

– Зачем ты, Ийирганг ходишь вокруг янаан, если отец строго-настрого запретил туда заглядывать?

Не отвечает Ийирганг.

Ночью проснулся, пошёл к леднику. Смотрит: Савиргонг здесь, сторожит. Не спит.

Ийирганг утром брату ничего не сказал. На вторую ночь пришёл на ледник: снова Савиргонг не спит. Охраняет янаан от любопытного брата.

На третью ночь не выдержал Савиргонг, уснул. Обрадовался Ийирганг, спускается в ледник. Смотрит, а там Кутх сидит. Мёрзнет.

– Думал, не дождусь, когда ты меня выпустишь, – говорит Кутх. – Ты, Ийирганг, давно самостоятельный стал. Простора ищешь. Тесно тебе со мной. Савиргонг – послушный, будет моей опорой. А ты уходи.

Дал ему припасов на дорогу, лучших оленей и свою любимую парку.

Ушёл Ийирганг.

На случай встречи с обезумевшими томми Макинтош отправил Цезаря вперёд. Пёс, оценив задачу, двигался без лишней спешки, но уверено. В отличие от Макинтоша, Цезарь бывал здесь часто. Как и всякому сложному механизму, ему требовалась забота понимающего специалиста.

Мозес не покидал свою берлогу уже почти два года. Машинист-механик стал слишком громоздок, чтобы свободно передвигаться по пароходу. Лабиринты технической палубы, похожие на механизированные кротовьи норы, украшенные трубами и ржавчиной, были, кроме прочего, оснащены хитрой рельсовой системой, по которой передвигался Мозес. Ноги, даже механические, не могли исправно носить нагромождение металла, каким сделался машинист-механик за время службы на «Бриарее».

С помощью томми машинист-механик неустанно перестраивал не только пароход, но и – с особым рвением – собственное тело. Мозес состоял в переписке с такими же сумасшедшими учёными-механизаторами, как он сам, и всякий раз после получения почты команда с ужасом ждала, какое новшество примется внедрять машинист-механик и как изменится от этого жизнь «Бриарея».

Макинтош опасался, что по лекалам безумных своих корреспондентов Мозес модернизировал и собственный мозг. Что под клёпанным черепом его давно крутится тонкий парочасовой механизм с самым совершенным анкерным спуском, миниатюрными шестерёнками и изящной системой пароотводов.

Не имея возможности покидать свою берлогу, Мозес радовался всякому гостю, был разговорчив неимоверно и настолько же умён и проницателен.

Именно поэтому владения Мозеса капитан посещал не чаще, чем того требовала его капитанская совесть: посреди неуёмной Мозесовой болтовни Макинтош острее чувствовал пустоту на месте исчезнувших эмоций.

Они были уже совсем рядом с машинным отделением, когда, обернувшись, капитан обнаружил, что Аявака пропала. Мелькнула испуганным маятником мысль: Айзек прав. Весь этот кошмар, этот чёрный ужас – диверсия луораветланов, которые устали терпеть британцев. Но ведь глупо это, глупо и бессмысленно. Не нужны луораветланам такие диверсии. Тем более – кровавые. Тем более – железными руками томми. Всякий луораветлан умеет убить сколько угодно британцев, не пошевелив и пальцем.

Макинтош тихо свистнул. Свист его без следа растворился в шуме турбины, но Цезарь, кажется, умел слышать даже мысли капитана. Вместе они развернулись и пошли обратно.

Аявака лежала на полу. Волосы её и открытые глаза переливались синим, освещая коридор не хуже лампы.

– Аявака?

Нет ответа. Макинтош отдал лампу Цезарю – тот аккуратно принял крючок в пасть, – а сам наклонился к девушке. Дыхание её было тяжёлым, хриплым. Как если бы она не лежала на полу, но несла на плечах невероятной тяжести груз. Макинтош видел такое однажды – двенадцать лет назад.

Убить её, пока не поздно, вот что. Убить, пока она не убила всех. Воткнуть нож прямо в сердце. Совсем просто было бы застрелить, но револьвер капитан отдал старому Айзеку. А нож – нож есть. Убить эту, потом найти маленькую, умкэнэ. Мити. Которой, очень может быть, и нет вовсе, которая, возможно, придумана юной шаманкой для каких-то своих тайных целей.

Палуба под ногами дрогнула, ушла назад и вниз. Плавно, но ощутимо. Ещё громче взревела рядом турбина, а потом – Макинтош это почувствовал, как умеет почувствовать только настоящий моряк – стала замедляться, умирать.

Капитан аккуратно поднял Аяваку. Была она лёгкой как травинка и неожиданно тёплой.

Макинтош не видел, как за его спиной бесшумно и осторожно, словно живое существо, не обделённое разумом, приближается, крадётся по стенам, полу, потолку чёрный лёд.

Аявака не спешит открывать глаза. Прислушивается. Тишина. Только ветер шелестит снежинками. Пахнет морозом.

Получилось? Открывает сначала один глаз, потом второй. Вокруг тундра, пустая, бескрайняя, белая. Получилось.

Аявака встаёт, оглядывается. Далеко, там, где земля встречается с небом, – чёрное пятнышко. Воскыран[16].

Аявака срывается с места. Бежит. Не сразу понимает: что-то не так. Хорошо бежит, быстро. На всех четырёх лапах. Совсем не холодно: длинная белая шерсть и слой подкожного жира не дают замёрзнуть. Аявака довольно рычит, скрипит когтями по снегу.

Из доклада доктора Х. Спенсера (материалы следствия Тайной комиссии по делу №813 об «Инциденте 10 февраля 1892 года», 7 сентября 1892 года)

…Весьма любопытна мифология упомянутых выше луораветланов. Мифология эта естественным образом граничит с философией и представляет собой простое, но вместе с тем не лишённое известного изящества описание реальности, какой её видят луораветланы. Например, они признают существование души и, более того, считают её (душу) едва ли не отдельным измерением пространства-времени.