Время ацтеков - Владимир Лорченков

– Говоришь, любил, но по-своему? – спрашивает он.

– Ну, да, – смотрю я в стену.

– Ну, хотя бы нравилась? – спрашивает он.

– Да, – честно отвечаю я.

– Так отомстим за нее, – хрипло предлагает он.

– Раз уж мы ни хрена не смогли сделать для этой женщины, пока она была жива… – говорит он.

– Так давай отдадим долги ей мертвой, – предлагает он.

Мне плевать на Свету. Но бывает так, что ты чувствуешь – нужно рассчитаться. Иначе покою не дадут. Света мягко кивает, и ее подбородок склоняется к развороченной груди. Я говорю:

– Я в доле.

...

Мы пьем на кухне кофе – еще кофе, – и я вдруг ясно, как наступивший день, понимаю, что поспать не получится и сегодня. Женя улыбается мне призывно, и я чувствую, как бьет в мою голову кровь. Словно приливное море. А я, стало быть, побережье. Прибрежная черепушка, ха-ха. Я прижимаю Женю к себе, и легавый смотрит на нас с завистью. Пусть его. Я ввязываюсь в эту авантюру вовсе не для того, чтобы отомстить за Свету, у которой поехала крыша. Просто, разумно полагаю я, если кто-то хотел, чтобы она себя убила и этот кто-то есть на самом деле – а не в воображении трахнутого экс-муженька с ветвистыми рогами, – значит, этот человек может быть опасен. Маньяк какой-то, бля. Мысль об этом вызывает у меня днем и утром улыбку. Маньяки в наших краях редкость, да и детективы спросом не пользуются.

– Вы давно встречаетесь? – церемонно спрашивает легавый у Жени.

– Да вот уже сутки, – улыбается она.

– Поздравляю, – вежливо кивает он, и мы с ней прыскаем.

Вообще, муж Светы оказался довольно старомодным типом и упорно не пялится на грудь Жени, выпирающую из-под моей старой рубашки. С другой стороны, каким быть трахнутому войной типу, подавшемуся в легаши? Да он же классический ветеран Вьетнама: не удивлюсь, если он рубил головы пленникам большущим мачете. Раз это единственное большущее, что у него есть, ха-ха.

– Любовь, – серьезно говорит он, – это самое ценное, что есть в жизни.

– Я вам завидую по-хорошему, – говорит он.

– Ага, – говорит Женя и встает, чтобы достать с холодильника печенье.

– У вас собака? – спрашивает он, глядя на ошейник.

– Да, сучка, – хладнокровно кивает она, и я начинаю влюбляться в эту женщину.

– А-а-а-а-э? – он не успевает спросить, как она отвечает:

– В спальне. Нашей суке место в спальне.

– О, – кивает он с недоумением.

Женино лицо улыбается мне с высоты холодильника.

– Вам надо найти ту девушку, – устало говорит он мне.

– Теперь, когда у меня есть эта, – кокетничаю я, – мне не нужен никто другой.

– Я от всей души надеюсь, – смотрит он мне в глаза, – что вы узнаете, что же это такое. Любовь.

– Я на… – не успеваю пошутить я, как он меня перебивает.

– Та самая, когда любите и вы, а не только вас.

– Хорошо, сладкий, – все же отшучиваюсь я.

Он, не глядя на меня, благодарит за угощение и прощается в коридоре со мной и Женей, аккуратно пожимая ей руку. Говорит, глядя в стену:

– Найдите ее и будьте осторожны.

– Узнайте, только осторожно, кто бы мог взять записи. Не спрашивайте, кто просил. Наверняка этому человеку хватило мозгов их просто украсть, тайком взять на время. Поспрашивайте, с кем она общалась последнее время. Аккуратно так выведайте.

– Это в наших интересах, – говорит он.

Я говорю:

– Хватит о девушках, а то эта девушка решит, что я бабник.

– Он бабник, – говорит он Жене, и мне впервые хочется ему врезать.

– Я знаю, – кивает Женя, и мне впервые хочется ее обнять как сестру.

– Я не ревнива, – говорит Женя.