Кыш, пернатые! - Александр Гриневский

Всё пошло наперекосяк. С самого начала.

Из-за того, что нас кто-то сдал, собраться толком не успели, хотя основное было приготовлено. Барахло лежало в гараже у этого худого Сергея, и моя кормилица там же стояла. Куда сложнее оказалось всем встретиться и договориться об отъезде.

Меня загнали на Лосинку, и я шатался по лесу, опасаясь каждого шороха, ждал, когда Маша объявится, найдет меня.

Машу помурыжили и отпустили, но топтуна приставили. Он не очень-то и скрывался. Она из дома, он следом – так и ходили парой. Как ей меня разыскать, если этот топтун прилип, точно банный лист? А Валерий Палыч звонит, торопит с отъездом. Ему тоже не сладко. Они с Ольгой у каких-то знакомых осели, и те уже косо поглядывают.

Маша у меня умная! Такой фортель выкинула! Знала, что я вечерами где-то поблизости ошиваюсь, жду её. Пошла в Лосинку, на нашу поляну, где меня обычно оставляла по ночам, когда летал. Топтун, естественно, следом.

Смотрю – идёт. А на голове у неё платок ярко красный, зелёными розами усыпанный. Этот платок попугаистый ей сын из своей первой загранки привёз. Мы ещё тогда смеялись: на улицу не выйдешь – люди будут пальцем показывать. Маша его ни разу не надевала. Так в шкафу и валялся. Я, как его увидел, сразу сообразил: дело не чисто. И точно! Идёт следом какой-то мужичонка неприметный. Ага, думаю, пасут.

Погано мне стало – сил нет! Я же три дня уже скрывался. Голодный. Как Дед, стал кормушки птичьи чистить: пшено, семечки, хлебные огрызки.

Но ведь не зря – рассуждаю – пришла?

Они с топтуном круг по поляне дали и ушли. Подошел я к тому месту, где обычно она пальто моё на дерево вешала – в траве бумажка скомканная валяется. А на бумажке – где, что и как написано. Молодец, Маша!

Собрались мы всё-таки вместе накануне отъезда. У Сергея-проводника на квартире. Однушка – шестерым не повернуться. Но мне по фигу было. Так оголодал за эти дни – только и делал, что ел. Всё куда-то отодвинулось: жена, сын – как будто уже уехал. И уехал навсегда…

Одно тревожило: с Машей толком не попрощался. По телефону переговорили. Плачет. Но я за эти дни, что голодный в лесу сидел, твёрдо решил: рвать надо с семейной жизнью. Хватит её мучить. Самому надо выживать, нечего других за собой тянуть. Может, и к лучшему, что не простились, не наобещали ничего друг другу перед отъездом.

Погрузились и ночью тронулись.

Дождичек только прошёл, на деревьях листва высыпала, асфальт в свете фар блестит, окна, окна… реклама яркими пятнами мечется, машины, редкие прохожие на тротуарах, – такое всё родное, привычное. Не видеть мне больше этого. Не рулить по ночной Москве, выдыхая сигаретный дым в приоткрытое окно.

– Товарищ полковник, разрешите доложить? – Вошедший был собран, серьёзен, напорист.

– Ну, зачем же так официально, Леонид Сергеевич? – Лысоватый округлый пожилой человек поднялся из-за стола навстречу, всем своим видом стараясь выказать радушие. Несмотря на малый рост и общую округлость форм, светло-серый костюм сидел на нём безукоризненно.

Кабинет был небольшим и узким, как пенал. Стол в его торце неряшливо завален бумагами и покосившимися стопками папок. На стене – карта Москвы и Московской области, рядом – таблица, цифры в графы вписаны фломастером, некоторые обведены кружками разного цвета. Из угла над столом чучело глухаря на суку хмуро поглядывает мутным стеклянным глазом. Шторы на единственном окне раздернуты. Косые лучи бьют сквозь стекло, высвечивая на противоположной стене неправильный прямоугольник, лениво сползающий на пол.

– Мы с вами сейчас кто? – продолжал округлый, энергично пожимая вошедшему руку. – Мы с вами сейчас ученые. Орнитологи, если можно так выразиться. Изучаем жизнь птиц. Их повадки, привычки. Так что давайте соответствовать.

– Слушаюсь, товарищ полковник! – И тут же поправился: – Извините, Вадим Александрович, субординация… Никак не привыкну.

– А пора бы уже. Докладывайте.

– По группе Белова. Как и предполагалось, после принятия превентивных мер, выраженных в попытке ложного задержания некоторых членов группы, все фигуранты собрались вместе и сегодня ночью на двух машинах отбыли из Москвы. Сейчас находятся в районе Дмитрова. Условия для задержания группы благоприятные.

– Подожди, Леонид Сергеевич, не гони. Состав группы не изменился?

– Нет. Фигуранты те же. Четверо крылатых и два проводника.

– Так… – Вадим Александрович задумчиво стоял, покачиваясь с носка на пятку. – Наш расчёт на экстремальную ситуацию не оправдался. Новые фигуранты не выявлены.

– Так точно! – подал голос Леонид Сергеевич. – К положительным итогам акции можно отнести выявление сочувствующих лиц.

– Нам от этих лиц ни тепло и ни холодно, – отмахнулся Вадим Александрович. – Какие будут предложения по группе?

– Брать днём, во время передвижения на машинах. Задержание проводить с участием ГАИ.

– И что получим? Четырёх крылатых, один из которых и так на нас работает? Не слишком ли мелко?

Леонид Сергеевич молча застыл, глядя поверх головы полковника на чучело глухаря.

– Поступим так. Первое. Группу пропустить. Опираясь на местные органы власти, обеспечить благоприятное следование группы до места назначения. Второе. Передать все собранные нами материалы барнаульским товарищам – это теперь их дело. Пусть сами решают, пропускать кого-то в Монголию или задержать всех на месте. Вполне вероятно, сохранение группы позволит выявить новых местных фигурантов. Третье. Скрытно вывести нашего человека из состава группы и вернуть в Москву. Всё понятно?

– Так точно!

– Выполняйте.

– Вадим Александрович, разрешите обратиться?

– Ну?

– По поводу отколовшегося от группы фигуранта Бабичева. Он сейчас находится в Брянской области, деревня Почуево. Связи с другими крылатыми не имеет и не ищет.

– Этого – брать.

«…ли я его?» – это внизу, на листочке, сплошь заштрихованном карандашом. Более тёмным – горы, облака над ними, что-то змеящееся, похожее на речку. Задумчиво покусала карандаш и приписала в скобках: «Первое слово слизала корова».

Серый прямоугольник окна. За окном – двор. Во дворе – асфальт, деревья и детская площадка. Чтобы увидеть, даже подходить к окну не надо – наизусть помню. Сугробы в чёрной грязной корке. Лужи на асфальте. Впаянные в ноздреватый лёд газона мятые пивные банки и собачьи какашки.

Всё равно конец зиме! Так надоели эта вечные сумерки, это сидение в четырёх стенах. Солнца хочу! Простора, воздуха, ветра! Он говорит – надо потерпеть. Терплю…

Уйти я от него могу. Шагнуть за порог, сбежать вниз по лестнице, распахнуть дверь – и свобода! Серая, слякотная свобода. Уйти просто. Куда? В какую жизнь? В прежнюю? После того, что было? Что уже знаю? Снова эти бессмысленные тусовки, метания, попытки любить и что-то строить?.. Как он говорил? Не дёргайся, не суетись – сядь и подумай: чего ты хочешь? что тебе выгодно? День думай, два, если надо – неделю. Реши для себя и тогда – делай!