Утонченный мертвец - Роберт Ирвин

Et des habits, mousseline ou velours,

Tout impregnes de sa jeunesse pure,

Se degageait un parfum de fourrure.*

«Gamages», сердце Империи! Империи Женщин, я имею в виду. Там, внутри, почти не было мужчин. Я весь обмирал от восторга. Я в первый раз в жизни попал в большой универмаг, и все же узнал это место: театр моих сновидений, где залы, подобные подземным пещерам, не знают естественного освещения, и проходы между рядами прилавков, заваленных вещами, тянутся в необозримую бесконечность, и продавщицы похожи на бледных сомнамбул, плывущих в пространстве – я столько раз видел это во сне. Это был Броселианд, заколдованный лес; в чаще этих высоких колонн меня ждали волшебные приключения и неведомые чудеса. Кэролайн взяла меня за руку. Мы начали с галантереи и, по-моему, обошли весь магазин, не пропустив ничего. Я с восхищением обозревал это собрание objels trouves, вырванных из своего бытового контекста. Меня особенно поразил шляпный отдел: несколько сотен головных уборов при отсутствии голов, предназначенных для этих уборов, которые напоминали растерянных омаров, выброшенных на берег.

* В одеждах бархатных, где все еще полно

Дыханья юности невинного, святого,

Я запах меха пью, пьянящий, как вино.

Отрывок из стихотворения Бодлера «Аромат» в переводе Эллиса.

И все же, пока мы бродили по этому Музею будничной жизни, мимо шляп и заварочных чайников, лент, туфель и пепельниц, какая-то часть моего существа доподлинно знала, что каждой из этих вещей предрешено стать обретенной – ее непременно найдут, как сиротку, потерявшуюся в снежной буре в стольких старых немых кинофильмах, наивных и сентиментальных. Кроме того, я заметил, что процесс выбора и покупки исполнен вполне очевидного эротизма, когда самая обыкновенная вещь превращается в предмет вожделения. Все вокруг было пронизано сладострастной истомой. Даже шторы как будто твердели эрекцией. Я остановился понаблюдать за одной полной дамой, которая нежно поглаживала абажур торшера, пока тот не соблазнил ее на покупку.

Кэролайн хотела купить еще одну кофейную кружку для своей коллекции. Я разглядывал сотни и сотни кофейных кружек, простиравшихся перед нами. Здесь, в отделе керамики, передо мною предстала модель беспорядочной грезы жизни, потому что за всю свою жизнь человек встречает, наверное, не меньше тысячи кофейных кружек, но эти встречи распределяются более-менее равномерно по дням и годам, а в «Garnages» вся тысяча была собрана единовременно в одном месте. Кэролайн сказала, что даст мне пенни, если я расскажу ей, о чем сейчас думаю, и я поделился с ней некоторыми из этих соображений, и пока говорил, уже пожалел об этом, потому что боялся, что меня примут за сумасшедшего. Когда я закончил, она и вправду задумалась.

– Знаешь, ты очень загадочный. Прямо как граф Монте-Кристо.

(Монте-Кристо они проходили по школьной программе, вместо Бодлера.)

Кэролайн продолжала рассматривать кружки. Буквально на днях в магазин поступили кружки в честь коронации Эдуарда VIII, в ассортименте, и Кэролайн, в конце концов, выбрала одну из них. Я тоже сделал покупку в соседнем отделе, где продавались кухонные принадлежности. Заброшенный и одинокий, среди скопления терок и веничков для взбивания яиц, стоял металлический кубик, открытый сверху и снизу, а изнутри к его стенкам крепилось какое-то непонятное перекрученное лезвие, похожее на корабельный винт. Когда я спросил продавщицу, что это такое и для чего оно нужно, она честно призналась, что не знает. Она сказала, что сходит узнает у администратора, но я сказал, что не надо, и тут же достал кошелек. Мне сразу понравилась эта вещь. Меня привлекали ее кричаще безвкусная тайна и слабая связь с реальностью. За какие-то девять пенсов я приобрел замечательный objet trou-ve.

Наверху, в отделе женского платья, где все предметы одежды либо уже обрели, либо готовятся обрести эротическое освящение, соприкоснувшись с живой женской кожей, у меня случилась эрекция. У Кэролайн не было денег, чтобы купить себе новое платье, но ей все равно захотелось примерить кое-что из того, что понравилось больше всего, и она то и дело скрывалась за таинственными занавесками примерочной, как ассистентка иллюзиониста – в специальном ящике для трюка с исчезновением, а потом выходила наружу, уже в новом наряде, чтобы я оценил его с точки зрения художника.

– Если рядом художник, этим надо воспользоваться, -сказала она.

– Тебе надо одеться в тайну, – ответил я.

Она примеряла платье за платьем, а я стоял рядом с кабинками, держал ее зонтик и сумочку и думал о завесе, отделявшей святилище от Святого-святых в древнем Иерусалимском храме. И тут меня кто-то позвал:

– Каспар! Ничего себе так совпадение! Каспар, оглянись! Я здесь!

Я оглянулся и увидел Монику, выходившую из соседнего отдела чулочных изделий. Она подошла, соблазнительно качая бедрами, как всегда, вызывающе роковая женщина; и когда Кэролайн в следующий раз вышла из-за занавески, я представил их друг другу. Моника с Кэролайн тут же принялись обсуждать платья, чулки и другие предметы женского туалета, и как будто вообще позабыли о моем скромном присутствии, хотя время от времени Моника поглядывала на меня как-то странно. Тогда я подумал, что она просто не ожидала встретить меня в универмаге, и ее поразила случайность этой действительно непредвиденной встречи. Однако теперь я доподлинно знаю, что Монику больше всего удивило, что я был с женщиной, поскольку как раз незадолго до этого она решила, что мы с Оливером были любовниками.

Моника была внештатной журналисткой, а «для души» занималась коллажами. Но что действительно выделяло ее в нашем творческом коллективе, так это ее знаменитая картотека. Моника вносила туда всех знакомых, и вообще всех, с кем ей доводилось общаться хотя бы р аз в жизни; все, о чем они с ней говорили, она аккуратно записывала на отдельные карточки с указанием даты и места, и собирала в отдельном разделе упоминания о людях, которых не знала сама, но о которых ей кто-то рассказывал. Как-то раз, на одном из собраний братства, она прочитала нам лекцию о научной ценности своей картотеки (которая уже к тому времени занимала не один несгораемый шкаф). Когда-нибудь в будущем, объявила она, ученые тщательно сопоставят и проанализируют ее записи, и докажут, что миром действительно правит объективная случайность, внешнее выражение наших желаний. Случайности и совпадения, эти крошечные верхушки гигантского айсберга, выдающиеся над поверхностью сознания, можно использовать в качестве картографических точек для разметки подводных глубин непостижимого бессознательного. Читая нам лекцию, Моника все время улыбалась, и мы так и не поняли, серьезно она говорила или просто дурачилась.

– Обязательно приводи Кэролайн на следующую встречу братства, – сказала Моника, наконец, вспомнив обо мне.

Я пробурчал «да», имея в виду «нет». И дело даже не в том, что Кэролайн будет чувствовать себя неуютно в компании «Серапионовых братьев», и что они отнесутся к ней свысока. Я просто боялся знакомить ее с Недом Шиллингсом. Я не знал ни одного человека, который бы смог устоять перед мощью его ума. Женщины (и мужчины тоже) неизменно становились жертвами его неодолимого интеллектуального обаяния, и его умственное превосходство давало ему, в своем роде, droit de seigneur* на всех женщин братства. Сама Моника только недавно получила отставку в пользу Феликс.