Седая весна - Эльмира Нетесова

— Я вот тут одеяло купила. Верблюжье. Все хотела послать его. Но если останетесь, укрывайтесь нынче. Вещи, как и люди, свой возраст имеют. Не бесконечные, — достала Катерина запрятанный пакет, искоса глянула на мужа, что скажет?

Тот вскоре приволок с чердака целый мешок заначек.

— Гля, какой горшок для внука купил! — налил воды, из горшка полилась музыка.

— Во! А когда сухой — молчит! Вот тут автомат, как всамделишный — соседей пугать. Трещит, ровно настоящий! А эта обезьяна — заводная. Сигает через голову. И верещит! — раскладывал игрушки, улыбаясь.

Игорь смотрел на родителей, и прежние обиды, боль — растаяли. Он понял, время сделало свое без его помощи. Он добился, дождался. А может, не совсем понимал своих родителей. Они все эти годы ждали его. Каждый день.

Василий с этого дня занялся делом — предстоящей стройкой. Возвращаясь с работы, разбирал старый сарай. Складывал на кучи доски, бревна. Ничто не должно пропасть. Все сгодится в хозяйстве. Ведь сын согласился остаться насовсем. Значит, Васька не так уж плох и, может, ему доведется растить своих внуков. А значит, продолжат род, его фамилию, будут жить в новом доме, на этой улице, станут здесь своими.

Спешит к Василию на помощь Петрович. Помирившись с соседями, даже помолодел. А может, приобрел новый смысл в жизни, подаренный внуками. Понял, еще нужен…

Этот дом стоял враскорячку уже много лет. Он смотрел на улицу тусклыми, запыленными глазами-окнами, какие не мылись много лет подряд. И хотя он стоял рядом с домом Васьки много лет, между собою соседи не дружили.

Ни Катерина, ни Василий никогда не оглядывались на этого соседа, словно там никого не было. Даже из любопытства никто не заглянул за забор, что там делается? Жив ли человек?

Не только Василий, а и другие люди старались не замечать худощавого мужика лет сорока, живущего здесь с незапамятных времен.

Все на этой улице были людьми семейными. Имели жен, детей и внуков, другие даже родителей. Каждая семья дорожила своим укладом, авторитетом среди соседей, берегла от сплетен и пересудов свою фамилию. Этот сосед, да кто ж с ним общаться будет, всякий день приводил в дом новую бабу. Каждая баба много моложе хозяина.

— Во, кобель! Опять новую сучку зацепил! Поволок в свой бардак! — плевались старухи вслед.

— Гляньте, а накрасилась как! Своего, родного не видать!

— Как это? Ты посмотри, на ней даже юбки нет! Вся жопа голая! И не совестно ему рядом идти? — говорили пересудницы.

Мужики, глянув вслед, лишь поначалу завидовали. Живет же Серега! Никто схомутать не может. Какую приглядел, ту и заклеил — приволок в дом не оглядываясь, никого не боясь. Ему и заботиться не о ком, никто не пилит, не гонит в шею на работу, не отнимет рюмку. Сам себе хозяин, — вздыхали украдкой, пожалев об утраченной много лет назад волюшке. Но, оглядев детей и внуков, улыбались устало и светло. Вмиг забывали о непутевом соседе, считая, что семя, не давшее корней, — пропащее.

Но люди не совсем были правы. У Сереги была привязанность в доме — громадный облезлый пес Султан. Его дрожащим комком вытащил из глубокой холодной лужи в начале весны. И, принеся домой, выкормил, выходил, навсегда оставил у себя.

Пес любил и признавал только своего хозяина. Он не прислушивался к мненью улицы. А на баб, появлявшихся с Сергеем, вовсе не обращал внимания. Знал, что у всего живого есть своя радость в жизни. И пес время от времени выскакивал со двора в поисках подруги. Случалось, не возвращался домой до самого утра, и хозяин никогда не ругал, не бил его за это. Понимающе оставлял возле конуры жратву.

Султан охранял двор и дом. Хозяин в его защите не нуждался. У него не было ни друзей, ни врагов, от каких стоило бы беречь Серегу. А женщины… С ними человек справлялся сам.

Собаку не интересовало — плохие они или хорошие. Ни одна из них никогда о нем не вспомнила, не вынесла даже корки хлеба.

Их запахи, голоса и внешность пес не запоминал. Да и к чему? У Сергея их было гораздо больше, чем сучек у Султана. Они появлялись с хозяином под вечер, а утром уходили, чаще — насовсем…

Конечно, дому нужна была хозяйка. Ведь вот снаружи, изнутри зарос грязью и паутиной. В углах многолетняя сырость, плесень завелась. Крыльцо, и то проваливается. Всюду щели, дыры, а Серегу не заботит. Он жил как все закоренелые холостяки. Никогда не стирал, не готовил, не убирал. Он менял носки и трусы, когда от них оставались одни резинки. Простыни, пока переставали отличаться от тряпки у порога. На столе никогда не имелось клеенки. А вместо стульев — чурбаки и ящики.

Зато бутылок гора топорщилась в углу. Всяких. И помойное ведро, из какого еще год назад вываливались окурки и селедочные потроха.

Здесь никогда не было полотенец, чистых ложек, свежей воды. Забыла о своем предназначении печь. Лишь окривелая железная койка, охромевшая на все ноги, еще служила хозяину верой и правдой.

Серегу мало заботили эти мелочи. Его вполне устраивало все. Но однажды… Вот ведь смех… Возвращался, как всегда, с работы затемно, через парк. Увидел на скамейке бабу. Та под дождем мокла. Без зонта и плаща. Враз сообразил — идти ей некуда и никого не ждет. Даже в лицо не глянул, позвал с собой. Та мигом согласилась. Встала, молча пошла следом. Бывало, и раньше он приводил баб отсюда. Случалось, отказывались, другие соглашались. Его не огорчало ни то и ни другое. Пришедшие утром уходили. Серега зачастую не знал их имен и уже вечером не вспомнил бы лицо. Они не интересовались его именем и жизнью. Ни одна не попросила повторную, встречу. Мужик не мог предложить ничего, кроме стакана самогонки, куска хлеба и половины луковицы. Потом вел захмелевшую бабу на кровать. Та утром ничего не помнила. Пошарив по пустым карманам, считала, что спала с импотентом, с каким не было смысла встречаться вновь.

Эта отказалась от выпивки. У Сергея даже челюсть отвисла от удивления.

«А о чем с нею трезвой говорить?» — подумал невольно. И впервые глянул в лицо женщине:

— Может, все же выпьешь, согреешься? — предложил неуверенно.

— Нет, — ответила глухо. И добавила: — Без того горько.

Серега попытался приобнять, утешить. Но женщина стряхнула его руку с плеча, сидела, отвернувшись к окну. Нет, она не плакала, но ее трясло так, что Серега не решился больше приставать к ней. Понял, не пришло время, не до мужиков ей. Что-то непоправимое стряслось в жизни, такое хмелем не зальешь.

— Может, чаю хочешь? — спросил, теряясь, ругая самого себя, что из всех баб в парке зацепил эту.

— Чай? Хорошо бы! — кивнула поспешно.

Серега поставил на плиту кружку с водой. Он

давно забыл, когда в последний раз готовил чай. И теперь мучительно вспоминал, где у него заварка, сахар? Да и имеются ли они вообще?

Женщина поняла, что ждать ей придется долго.