Любовь длиною в жизнь - Максим Исаевич Исаев

отправили его в командировку, не случайно жена громко заявила о том, что он может не возвращаться, не случайно его обокрали и не случайно он вышел покурить именно в тот момент, когда такси привёз Раису в аэропорт.

Между рассказом Раиса уже накрыла стол, села в кресло и, немного задумавшись, закончила свой монолог словами:

— Ты знаешь, в чём-то у нас похожие судьбы. При всей большой любви родителей ко мне, к единственной дочери, я тоже не была избалованной, а приучена к труду с детства. У нас тоже большой сад, огород, мы там тоже сажаем все. Родители любят возиться в огороде, привыкли с детства. И меня приучили. Свои фрукты, соленья, варенья всегда свои.

— И ты умеешь соленья солить, варенья варить?

— Конечно! Мы с мамой всегда вместе готовили. Так что, я хорошая хозяйка. Имей в виду, если что. Ну, если не сложится у тебя с женой, имею в виду.

— Ты просто находка для мужчины, Раиса! "Хинкал" умеешь готовить, "чуду", варенья. Что же твоему надо было? Почему пил?

— Саид, давай, не будем о нем. Мне больно вспоминать. Я боролась за него. Обещал, старался, потом, — опять. Болезнь, наверное. Давай, наливай немного, — расслабимся…

Расслаблялись наши герои долго, основательно, с наслаждением много-много раз восторгаясь друг другом и осыпая ласками и комплиментами. Заснули они под утро, уставшие, но счастливые и довольные друг другом…

Проснулся Саид от щекотки и открыл глаза. Раиса сидела на краю кроватки, нежно гладила его мускулы и целовала его в шею. Она посмотрела на Саида влюблёнными глазами и, нежно улыбаясь проговорила:

— Доброе утро, Саид! Просыпайся.

— Доброе.

— Голова не болит?

— Не болит. Коньяк был супер.

— Да и не пили мы много. И закуска была хороша.

— Я не люблю пить. Не приучен.

— Зато как было хорошо вечером! Надеюсь, помнишь?

— О-о-о, это да-а-а! Фантастика! Такое не забывается!

— Ладно, вставай, иди умывайся, а я тебя накормлю завтраком.

— Кушать не хочу я, Раиска, только пить хочу.

— Я тут чай горячий сварила. Попей и надо уже собираться. Я уже сбегала, купила билеты, через пару часов летим.

— Спасибо, Раиска! Ты волшебница! Ты колдунья!

Погода выдалась как в сказке. Солнце разгулялось вовсю. Ребята быстро справились с багажом и уже через час были в воздухе. Летели молча. Грусть расставания давила на них и оттого печаль одолевала настроение. В глубоких и тяжких размышлениях старались не смотреть друг другу в глаза. Раиса ждала. Она всю дорогу ждала от Саида каких-то слов, каких-то идей, предложений о том, как дальше будут строится их отношения, если они вообще будут. Неужели настаёт час расставания? На совсем или всё-таки на время? Она то и дело посматривала на Саида, но боялась трогать его, — он весь ушёл в глубокое раздумье. Он не думал о работе, о квартире, которую только получил от завода, не думал о карьере, всё это совершенно не занимало его мысли; он думал только о том, как сложится судьба двух сыновей, если он сейчас бросит их, в таком маленьком, беспомощном возрасте. Полу сироты. Безотцовщина. Конфликт с возможным появлением отчима, ненависть ко всем, в том числе к матери, трудная юность, дурная компания, тюрьма, сломанная судьба.

Саиду стало страшно от своих же мыслей, его передёрнуло и он, испуганно посмотрев вокруг, попытался избавиться от этих страшных мыслей, уставившись в иллюминатор. Но мысли не отпускали, они преследовали его почти всегда в последнее время, теперь же, когда жизнь может в корне изменится, он не знал, по какой дороге ему идти: или и дальше терпеть жгучий холод и ненависть со стороны жены, её агрессию, постоянные скандалы по любому поводу и даже без повода; дальше терпеть ради сыновей или же бросить все к чёртовой матери и начать другую жизнь с чистого листа ради собственного счастья, но при этом обречь сыновей на опасную тропу безотцовщины? Тяжело. Трудно.

На автостанции в Минске ребята тоже сидели молча, грустно смотря в пол, будто случилась трагедия. Со стороны глядя можно было подумать, что муж собрался на фронт, на войну, а жена держит его, схватив за правую руку двумя руками и, уткнувшись в его плечо, прощается, зная точно, что он уезжает навсегда.

Раиса повернула голову, вытерла слёзы и произнесла траурным голосом:

— Как быстро время пролетело! Мне не хочется с тобой расставаться, Саид!

— Мне тоже. Я пока и не понял, что было со мной, и что стало со мной. То ли это было во сне, то ли наяву.

— Все было наяву, Саид! Наяву!

— И теперь я не знаю, что с этим делать.

— Не жалеешь?

— Ничуть! У меня ничего подобного не было в жизни! Эта была командировка в рай. В рай к Рае! Я не смогу забыть. Ты Ангел, — не женщина!

Пытаясь взять себя в руки, помогая загрузить багаж в автобус, уже перед самой посадкой, прижавшись к Саиду, Раиса спросила:

— Приедешь ко мне?

— Спрашиваешь ещё! И не раз!

— Посмотришь, где я живу, как живу. С родителями познакомишься. Я им обязательно расскажу про тебя. Пусть знают. Может ты надумаешь на совсем приехать…

— Не знаю. Тяжело. Раиска, я хочу, чтобы ты поняла. Там, на исторической Родине, у меня большая дружная семья. Тут я один. Совсем один. Кроме сыновей у меня нет никого. Сыновья для меня, не просто дети. Я кавказец. Горец. Для горца сыновья — смысл жизни. И я не знаю, смогу ли я их бросить ради личного счастья.

— Хорошо, Саид. Ты хоть на несколько дней приезжай. Я буду ждать. Адрес не теряй.

— А я буду очень скучать. Очень. Дай, ещё раз обниму тебя. Спасибо тебе за все. И долг привезу обязательно. Пока-пока. Не плачь. Увидимся. Не плачь…

Саид пытался успокоить Раиса, давая ей надежду, чему даже сам верить боялся. Вытирая слёзы, Раиса села в автобус, села у окна и всё продолжала вытирать бесконечные струю слёз, то плача, то улыбаясь Саиду. Автобус зарычал своим мощным мотором и увёз Раису в неизвестность, в туман судьбы.

Кабинет замдиректора Кулакова заметно изменился за каких-то десять дней. Светлее как-то стало в нём, теплее и даже добрее. Секретарши не было на рабочем месте. Саид чуть приоткрыл дверь кабинета и спросил:

— Василий Павлович, отчет командировочный подпишите?

— Заходи. Давай. Где блуждал? Что так поздно приехал? Вагоны раньше тебя прибыли.

— Погода не летная была. Три дня в Москве торчал.

— А поездом не мог?

— Так билет был куплен ещё в Тюмени, оставалось компостировать только.

— Ладно. И на том