Битва при Молодях. Неизвестные страницы русской истории - Александр Гапоненко

За дверью послышался шум железного засова, она открылась и на пороге избы показался черноволосый и черноглазый бородатый великан в накинутом прямо на белую холщовую рубашку овечьем полушубке, серых портах, заправленных в кожаные сапоги. В одной руке он держал глиняный светильник с плавающем в масле горящим фитилем, а в другой боевой топор с широким полукруглым лезвием. За великаном виднелась фигура черноволосого и еще безбородого подростка в такой же белой холщовой рубашке, таких же серых портах, но уже заправленных в сплетенные из липовой коры лапти. Подросток держал в руках наперевес взведенный самострел с лежащей в пазе короткой металлической стрелой – болтом.

– Кто там ломится в дверь? – громко спросил великан басом.

– Государевы люди, – ответил князь. – Я Дмитрий Хворостинин, со мной опричники Михаил Черный, Андрей Косой и слуги. Пусти, хозяин, переночевать, а то мы в Смоленск ехали, да выбились из сил из-за метели.

Великан поднес светильник к лицу Хворостинина, разглядел его, и уже тихим голосом произнес:

– Проходи, Дмитрий Иванович, и спутников своих приглашай. Тесно у меня, но как-нибудь разместимся. Лошадей с санями пусть слуги в сарае укроют, что возле кузни стоит. Только надо будет лошадей и груз ночью сторожить, поскольку у нас в округе разбойники шалят.

Князь прошел вслед за хозяином в сени. В них укрывались от холода коза с козлятами, несколько овец, куры и гуси. Войдя через сени в горницу, Дмитрий Иванович перекрестился на висевшие в красном углу образа и осмотрелся.

Справа у входа, недалеко от стены стояла большая печь из дикого камня, скрепленного между собой глиной. Печь обогревала горницу и расположенную за бревенчатой перегородкой жилую комнату. Полы в избе были богатые – из половинок тесаных сосновых стволов. Вдоль стен тянулись лавки, над одной из них висела длинная полка со стоящей на ней ребром глиняной посудой. По углам светлицы располагалось два деревянных сундука. Прямо под образами находился большой стол из тесаных досок.

Рядом со столом, за прялкой, сидела моложавая чернявая женщина в белой рубашке и сарафане, с повязанным поверху передником; на голове у нее была кика – цилиндрический, расширяющийся кверху головной убор со спускающимися сзади и сбоку кусками материи.

Женщина, с помощью деревянного прясла, ловко сучила нитку из клока овечьей шерсти, прикреплённого на гребенке прялки.

У ног женщины, на тряпичном коврике сидела очень похожая на нее девочка лет одиннадцати и играла с куклой. Кукла была сооружена из куска шерсти, перевязанного ниткой таким образом, что образовались голова, руки и туловище, одетое в длинную рубаху. Девочка была одета в такую же по форме белую холщовую рубашку и подпоясана верёвочкой так же, как и ее кукла. Ноги у девочки были босыми.

Рядом с чернявой женщиной на лавку сел подросток. На лавке возле него лежали: деревянная колодка под детскую ножку, нож, и кочедык – металлический штырь на деревянной ручке. Под лавкой лежали узкие полоски липового лыка. Похоже было, что брат начал вязать для сестры с помощью кочедыка новые лапти взамен изношенных, валявшихся рядом.

Великан поставил светильник на стол, представился сам и представил членов своей семьи:

– Я кузнец Гордей Старый, это мой сын и помощник Петр, а там жена Наталья и дочь Настя.

Вошедшие вслед за князем опричники перекрестились на образа, поздоровались с хозяевами и назвали себя.

– Наталья, собери гостям на стол, – распорядился Гордей.

Жена встала с сиденья прялки, ловким движением достала ухватом из печи глиняный горшок со щами и поставила его на стол, а затем стала снимать с полки глиняную посуду и расставлять ее на столе.

– Постой, хозяйка, – вмешался Хворостинин. – Мы съестные припасы тоже выставим, нам их с собой в дорогу добрые люди дали.

Он махнул рукой Степану и тот стал вынимать из собранного женой Конона в дорогу холщового мешка копченую свинину, лепешки пшеничного хлеба, сушеную рыбу, лук и чеснок.

Мужчины помолились и сели за стол вечерять. Жена и дочь кузнеца пошли в женский закуток, огороженный занавеской за печью.

Дмитрий Иванович, согревшийся от идущего от печи тепла и от горячих щей, завел застольный разговор.

– Откуда ты, Гордей, отчество мое знаешь? – спросил он.

– Видел, как ты с поляками храбро бился в составе царского полка во время осады Полоцка, – ответил кузнец. – Я тогда в смоленском земском ополчении служил, итальянским пушкарям помогал из осадных орудий по городским стенам бить. Оттуда и оружие у меня осталось.

Великан показал на висевшие на стене самострел, боевой топор и на стоявшую в углу рогатину.

– А что, много в окрестных деревнях мужиков, которые в ополчении служили? – продолжил расспросы князь.

– Да немало, особенно в соседнем селе Преображенье, да в деревнях Бряхино и Богородичное, – ответил Тихон. – Только все мужики с Рождества в тюрьме, куда их смоленский наместник посадил за недоимки.

– Почему же податей не платили? – поинтересовался Хворостинин. – Государству деньги нужны жалование платить служилому люду, что против татар, немцев, литовцев и поляков воюет.

Гордей доел щи, положил в пустую миску деревянную ложку и степенно начал рассказ.

– Коли, Дмитрий Иванович, ты серьезно интересуешься нашими делами, то я расскажу.

Земли у нас своей мало, так мы с мужиками артель учинили и заказы для ливонцев делать наловчились. Преображенские рубили дубы, пилили из них доски и брусья, потом возили в Полоцк, а оттуда, по Западной Двине, на плотах спускали до Риги. Там ливонцы собирали из наших заготовок на верфи корабли, или продавали их дальше – в Данию, Швецию и даже в Англию. Бряхинские мужики – коноплю растили и из нее веревки крутили. Богороднические – лен растили, а их бабы вили из него нитки и ткали материю для парусов. Я ковал гвозди, пластины и другие металлические детали для заморских кораблей.

Мужики меня земским старостой избрали. По полученной от царя уставной грамоте мы установленную в ней сумму налогов между собой сами разверстывали и в казну исправно платили. На пропитание тоже оставалось достаточно.

Как война с немцами началась, так торговля через Ригу пошла на убыль, а после того, как наши войска в заливе возле крепости Динамюнде весь ливонский флот сожгли, так и вовсе остановилась.

Мужики опять землю пахать начали, но таких больших податей, как раньше, платить, конечно, не могли. Вот смоленский наместник всех в тюрьму и посадил. Я кое-как пробавлялся кузнечными работами, и налоги продолжаю платить, но, говорят, он и меня собирается в тюрьму отправить, ведь у нас по налогам круговая порука промеж всех.

Тут в сенях наверху что-то зашумело, вроде бы как даже заговорило нечеловеческим голосом. Степан и Михаил схватились за прислоненные возле лавок сабли, остальные гости тоже напряглись.

– Это мои голуби в сенях под крышей шумят, – с улыбкой заметил Петр, сидевший рядом с отцом за столом. Петр был очень доброжелательно настроен ко всему миру и постоянно улыбался.