Рождественская мистерия - Юстейн Гордер

Окончательно проснувшись и полежав некоторое время в кровати, он четко осознал, что все это просто приснилось ему; он сел на кровати и расхохотался. Потом он вспомнил, что вчера они были в городе и он догадался, из какого именно магазина Элизабет убежала вслед за ягненком тогда, много-много лет назад.

Он встал на кровати, чтобы открыть шестое окошко в рождественском календаре. Картинку он решил разглядеть позднее. Прежде он прочтет написанное на листочке:

Каспар

Когда лодка с Элизабет, ангелом Эфириилом, пастухом Навином и тремя овцами причалила к датскому берегу пролива Эресунн, их торжественно приветствовал какой-то темнокожий человек.

Элизабет заметила его первой. Ангел греб и потому сидел спиной к берегу, а Навин был занят тем, что старался утихомирить овец.

— Там стоит негр, — сказала Элизабет.

Ангел оглянулся и пояснил:

— Значит, это один из нас.

Негр был в темной мантии с золотыми застежками, красных штанах в обтяжку и башмаках из овечьей кожи. Он подошел ближе, крепко ухватился за лодку и вытащил ее на берег, сначала из лодки проворно выпрыгнули овцы и ягненок, а вскоре уже и все остальные стояли на берегу.

Человек в роскошных одеждах низко поклонился Элизабет и взял ее за руку:

— Приветствую тебя, дитя мое. Добро пожаловать в Ютландию. Я — царь Каспар Нубийский.

— А я — Элизабет, — отозвалась девочка и сделала красивый реверанс.

Она так смутилась, что не знала, как себя вести. Быть может, стоило добавить, что ее фамилия Хансен и что она из Норвегии, но это вряд ли произведет впечатление после того, как этот человек сообщил, что он царь Нубии.

— Это один из трех восточных мудрецов, — прошептал Эфириил.

— Иначе говоря, один из трех священных царей, — уточнил Навин.

Эти объяснения отнюдь не помогли Элизабет, ведь, чтобы достойно ответить Каспару, ей следовало бы сказать, что она принцесса Тотена или что-либо в этом духе. Тогда, вероятно, священный царь подумает, что Тотен — это могущественное королевство. Негритянский царь поклонился снова и произнес:

— Примите еще раз мое радостное приветствие с этой стороны Эресунна. Я стоял здесь и ждал вас так долго, что мне пришлось перенестись из тысяча семьсот первого года в тысяча шестьсот девяносто девятый, как бы перескочив через клетку при игре в «классы».

Слова прозвучали так загадочно, что Элизабет даже протерла глаза, чтобы убедиться, не снится ли это ей. Ведь порой бывает так трудно перепрыгивать через лишнюю клетку «классов», нарисованных на асфальте! Как же мог этот восточный царь перепрыгнуть через два года и попасть в другое столетие?

А тот пустился в подробности:

— Когда я явился на этот берег в год Господень тысяча семьсот первый, здесь находилось несколько рыбаков, и они так перепугались, увидев меня, одного из священных царей, что мне пришлось отступить немного назад. Таким образом я попал в тысяча семисотый год. Я сидел и смотрел на другой берег Эресунна, но вскоре увидел двух солдат, скачущих верхом из крепости Копенгаген. Они тоже слегка испугались, встретив негритянского царя. Вероятно, в то время я был единственным темнокожим человеком в пределах Дании — во всяком случае, единственным священным царем. Такое привлекает внимание, друзья мои. Согласно старым приметам, возвращаться назад не к добру, но и к новым нравам и обычаям трудно приспособиться. Поэтому я поспешил возвратиться в тысяча шестьсот девяносто девятый год и с тех пор поджидаю вас здесь. Больше мне не довелось встречать людей или зверей, а что касается солнца, луны или звезд на небе, то мне не было нужды скрываться от них: они близки к Богу и никогда не позволят себе судачить о людской жизни.

Элизабет не была уверена, что она поняла все сказанное восточным царем, но ей было совершенно ясно, что она разговаривала с настоящим мудрецом. Он был такой мудрый, что Элизабет засмущалась и не знала, куда девать глаза.

И потому она обрадовалась, когда пастух ударил посохом о землю:

— В Вифлеем! В Вифлеем!

Маленькая процессия вновь пустилась в путь. Сначала три овцы, потом Навин, потом негритянский царь. Замыкали шествие Элизабет и Эфириил. Они двигались по широким, вымощенным булыжником мостовым большого города, Эфириил рассказывал, что это столица Дании Копенгаген. День только начинался, и улицы были почти безлюдными.

Элизабет с восторгом заметила, что в этом большом городе нет ни одной машины, а мостовые кое-где запачканы навозом, подобное Элизабет доводилось наблюдать только в Тотене, когда она гостила там у родных.

— Часы показывают тысяча шестьсот сорок восьмой год, —

объявил ангел Эфириил. — Это последний год правления Кристиана Четвертого, он стал королем Дании и Норвегии еще ребенком, много-много лет тому назад.

— Он стал королем Норвегии? — переспросила Элизабет.

— Да, и королем Норвегии тоже. Ведь в то время Норвегия была частью Дании. Кристиан Четвертый основал города Кристиансанн и Конгсберг. Это он дал Осло его первоначальное имя — Кристиания. Он очень любит Норвегию и часто наезжает туда.

Вскоре они оказались в самом центре датской столицы. Остановились возле церкви, к которой сбоку была пристроена круглая башня.

Эфириил пояснил:

— Король Кристиан только что повелел пристроить ее к новой церкви Пресвятой троицы и, хотя эта башня красива сама по себе, решил, что не следует ей стоять без пользы, и потому распорядился, чтобы она стала обсерваторией, откуда астрономы могли бы спокойно наблюдать пути движения планет и расположение звезд на небе. Ведь совсем недавно как раз были изобретены первые подзорные трубы.

— Какое странное сочетание — церковь и обсерватория, —

заметила Элизабет.

Она полагала, что и ей следует иногда говорить что-то значительное. Но на этот раз, кажется, ей это не очень-то удалось, потому что мудрец покачал головой,

— Звезды тоже созданы Богом, — сказал он. — И посему изучать звезды означает служить Богу, хотя здесь нет ни пустынь, ни верблюдов.

Элизабет взглянула на него, а он продолжал:

— Как считают все священные цари, лучше всего изучать звезды, сидя на спине верблюда в пустыне. Это ведь почти то же самое, что сидеть в башне-обсерватории, даже лучше, потому что верблюд способен передвигаться по пустыне приблизительно так же, как ладья или тура, то есть башня, по шахматной доске. Единственно, что весьма затруднительно для верблюда, так это пройти сквозь игольное ушко.