Нейропат - Р. Скотт Бэккер

Томас рассмеялся. Напившись, он постоянно эмоционально поскальзывался. Минутное раздражение сменялось весельем. Он то терял равновесие, то вновь обретал его.

— Итак, — продолжал давить на него Нейл, — где твои сногсшибательные доводы?

— У меня их два, — сказал Томас, поднимая словно налившиеся свинцом пальцы. — Фрэнки и Рипли.

Нейл покачал головой и улыбнулся. Теперь пришел его черед изображать притворный интерес к беспорядочно мелькающим телекартинкам. Он покачивал бутылку с пивом, ухватив ее сцепленными пальцами. Впервые, несмотря на застилавшие ему глаза раздражение и недоверие, Томае увидел и понял, какой сильный стресс переживает его лучший друг.

«АНБ… Невероятно».

На экране замелькали вооруженные мужчины, стреляющие в небо над головой, под корпоративным баннером GE:[17]исламские истребители в какой-то китайской глуши.

— Террористы-фундаменталисты, — сказал Нейл.

Томас возразил:

— Думаю, более научный термин был бы «инсургенты».

— Называй как угодно. Знаешь, как мы обращались с ними в отделе психоманипулирования?

Мэрилин хихикала на краю бассейна.

— Как?

— Любовно, — ответил Нейл. — Мы заставляли их любить нас…

Томас тупо уставился на экран.

— Так же легко, как щелкнуть выключателем.

Так уж сложилось с тех первых дней, когда они поселились в одной комнате в Принстоне. Нейл со своими вопросами. Нейл со своими требованиями. Нейл со своими издевками и дерзкими притязаниями. Все это страховалось взглядами, говорившими «да пошел ты», и наплевательским тоном. Точно так же, как двое людей не могут быть в равной степени одаренными, никакая дружба не бывает идеально взаимной. Нейл всегда оказывался проворнее, был более прозорливым, умел более четко изложить свою мысль — неравенства, которые всегда вплетались в сложную вязь их взаимоотношений.

Томас, в свою очередь, всегда был более склонным прощать.

— Но, знаешь, — протянул Нейл через мгновение, — я приехал сюда кое-что отпраздновать, а не отрывать тебе яйца.

Томас без улыбки поглядел на него. Черно-белая Мэрилин тонула в складках рубашки Нейла, но это был всего лишь фокус, все зависело от угла зрения.

— А я-то уж подумывал, что мы неразлейвода.

— Извини, друг. Просто настроение такое…

Нейл разлил виски по новой, поднял стакан. У Томаса даже сердце заколотилось, такая волна отвращения к выпивке поднялась в нем. Но он последовал примеру друга, чувствуя, что слегка пошатывается.

— Я сбежал, — произнес Нейл. Синие глаза взглянули на Томаса в упор, чем окончательно смутили его. — Сбежал, и все тут.

Томасу было слишком страшно спросить откуда…

Из АНБ или из Мира Диснея?

17 августа, 11.15

Томас, озадаченный до крайности, ехал в вагоне метро вместе с десятком других пассажиров — большей частью болтливых восьмидесятилетних стариков. Он потерял счет, сколько раз встряхивал головой и тер глаза, но образ Синтии Повски с ее подспудным, неукротимым вожделением не исчезал. Он возникал снова и снова, как во сне подростка. Когда Томас ступил на раскаленный асфальт автомобильной стоянки, его начало трясти.

Слепящее солнце отражалось в тысяче лобовых стекол.

Во всем были карманы, потаенные глубины, из которых можно без конца извлекать всякие мелочи, но на дне всегда остается еще что-то. Взгляд, друг, небоскреб — не важно. Все куда сложнее, чем кажется. Люди убеждены в противном лишь по глупости и невежеству.

Было что-то нереальное в его доме, когда он выплыл навстречу его машине из-за поворота. В последние дни брака он превратился в любопытный символ страха, белостенный контейнер, полный криков и упреков и продолжительного молчания, от которого сводит все внутри. Томасу пришло в голову, что подлинная трагедия неудачного супружества не столько в утрате любви, сколько в утрате места. «Да кто ты такая?!» — частенько кричал он Норе. Это был один из нескольких рефренов, которые он произносил со всей искренностью, по крайней мере, с тех пор, как им стала управлять потребность сравнять счет. «Нет. Правда. Кто ты такая?» Начавшись с мольбы, это вопрошание вскоре превратилось в обвинение, а затем неотвратимо приобрело пагубный скрытый смысл…

«Что ты здесь делаешь?»

Здесь. В моем доме.

Соскальзывая к этому финалу, он знал, что роковая черта — это оказаться запертым в доме с незнакомкой. Или, что еще хуже, самому стать незнакомцем.

Он вспомнил, как добирался обратно вечером, после того как уехала Нора, с оживлением думая о том, какой мир снизойдет теперь на него, как чудесно наконец вернуть себе свой дом. Взять обратно то, что тебе причитается, и врубить стерео на полную катушку. Но стоило ему открыть дверь, как холостяцкая бравада, разумеется, мигом слетела с него. Какое-то время он просто сидел на полу гостиной, такой же безнадежно пустой, как и остальные комнаты, прислушиваясь к извечному гудению холодильника. Он помнил, как наорал на детей, чтобы заткнулись, хотя и знал, что они уехали… После этого он долго плакал навзрыд.

Дом. Жизнь в пределах границ собственности.

Томас изо всех сил боролся, чтобы создать какое-то новое, другое место. Отчасти поэтому такие глупости, как растения или бытовые приборы, могли заставить его чуть ли не прослезиться от гордости. Он столько потрудился.

И вот теперь это.

Он выбрался из машины и побежал через лужайку.

— Нейл! — крикнул он, распахивая входную дверь. Хотя, сказать по правде, не надеялся услышать ответ: мини-фургона Нейла не было.

Бармен заворчал и зевнул, потом вперевалку потрусил к Томасу, виляя хвостом. Приветствие старого пса.

— Дядя Кэсс уехал, Бар, — мягко произнес Томас.

Сквозь полутьму гостиной он разглядел аккуратно прибранный кабинет. В воздухе витал запах пролитого виски.

— Дядя Кэсс покинул сцену…

Томас неподвижно стоял рядом с диваном, в голове шумело, там носились мысли и образы, словно смешались все времена и пространства. Лоснящаяся, как тюлень, стонущая Синтия Повски. Голос из океанских глубин напоминает о доводе. Голос Нейла: «Так же легко, как щелкнуть выключателем…»

Голос из океанских глубин напоминает о доводе…

«Этого не может быть. Никоим образом…»

Томас подумал о Нейле, который работал на АНБ, перекодируя живых людей, и жизнерадостно лгал все эти годы. Он вспомнил о том, как они учились в Принстоне, какими поворотными стали для них занятия с профессором Скитом. Вспомнил об их привычке заводить на вечеринках споры о конце света — не грядущем, а том, который уже миновал…