Великие княгини и князья семьи Романовых - Елена Первушина

С тем Анна и прибыла в Москву, и войска и народ начали присягать ей. Но здесь, в Лефортовском дворце, с ней связались представители дворянства и гвардии, выступавшие против верховников. Их поддержала старшая сестра Анны – Екатерина. Анна охотно дала себя уговорить, приняла неожиданную поддержку и начала действовать. Она тут же провозгласила себя шефом Преображенского полка и поднесла каждому преображенцу стакан водки из своих рук. Добившись таким образом лояльности гвардии, Анна публично разорвала «Кондиции» и свое письмо об их принятии.

1 (12) марта 1730 г. новой императрице была принесена вторая присяга, подтверждавшая ее полное единовластие.

Манифестом от 4 (15) марта 1730 г. Верховный тайный совет упразднили, а вскоре Анна расправилась с верховниками, посмевшими посягнуть на ее власть. Михаил Голицын умер в конце 1730 г., его брат Дмитрий был заточен в Шлиссельбургскую крепость, где и умер в 1737 г. Василий Владимирович Долгоруков несколько лет провел в ссылке, но смог пережить Анну Иоанновну и даже занимал при императрице Елизавете пост президента Военной коллегии.

Василия Лукича Долгорукова лишили всех чинов и сослали, затем заточили в Соловецкий монастырь, а в 1739 г. казнили. Ссылка, а затем и плаха ожидали и Ивана Алексеевича Долгорукова.

Остерман и Головкин, «птенцы гнезда Петрова», вовремя устранившиеся от решений Совета, остались на своих постах.

* * *

Невеста, а затем жена Ивана Алексеевича, Наталья Шереметева, глядя из окна своей светлицы на то, как едет на коронацию женщина, которая собирается безжалостно сослать всю семью ее жениха в Сибирь, видит такую картину: «Престрашного она была взору! Отвратное лицо имела. Так велика была: меж кавалеров идет, всех ростом выше и чрезвычайно толста».

А жена английского дипломата Джейн Рондо увидела совсем другую женщину: «Она почти моего росту, но несколько толще, со стройным станом, смуглым, веселым и приятным лицом, черными волосами и голубыми глазами. В телодвижениях показывает какую-то торжественность, которая вас поразит при первом взгляде, но когда она говорит, на устах играет улыбка, которая чрезвычайно приятна. Она говорит много со всеми и с такою ласковостью, что кажется, будто вы говорите с кем-то равным. Впрочем, она ни на одну минуту не теряет достоинства монархини; кажется, что она очень милостива, и думаю, что ее бы назвали приятною и тонкою женщиною, если б она была частным лицом».

Именно такой и хотела предстать Анна перед европейскими дипломатами. Пышные пиры и праздники, которыми так славилось ее царствование, не были ее прихотью. Митавское затворничество сделало ее нелюдимой и научило доверять только многократно проверенным людям. Из развлечений Анна предпочитала охоту, песни и болтовню сенных девушек да приживалок, которые были в обычае при дворе ее матери. Но она прекрасно понимала, что Россия должна поражать иностранцев блеском своего Двора, и не жалела на это денег.

Анна понимала также, что хоть она и самодержица, но почти 20 лет на вторых ролях в захолустной Митаве не сделали ее опытным политиком. Поэтому императрица предоставила ведение дел созданному ей Кабинету министров во главе с вернейшим из верных – Бироном, которому пожаловали звание герцога Курляндского.

Кстати, не менее, чем с Бироном, императрица водила дружбу с его женой. Семья Биронов жила во дворце Анны Иоанновны, и та нередко начинала с того, что пила кофе в комнатах мадам Бирон.

За Анной и Бироном закрепилась слава темных реакционных деятелей, Анна якобы за годы, проведенные в Митаве, совсем онемечилась, забыла русский язык, не ценила ничего русского и позволила своему фавориту не только развернуть полномасштабный террор против русских людей, но и наводнить землю немцами, которые «высыпались на Россию, как сор из дырявого мешка» и всячески вредили ей, пока «дщерь Петрова» не подняла свой мятеж против засилия иноземцев. Но не все историки, даже во времена Российской империи, соглашались с таким мнением. Например, князь Михаил Михайлович Щербатов писал: «Довольно для женщины прилежна к делам и любительница была порядку и благоустройства, ничего спешно и без совету искуснейших людей государства не начинала, отчего все ее узаконения суть ясны и основательны. Любила приличное великолепие императорскому сану, но толико, поелику оно сходственно было с благоустройством государства. Не можно оправдать ее в лю-бострастии, ибо подлинно, что бывший у нее гофмейстером Петр Михайлович Бестужев имел участие в ее милостях, а потом Бирон и явно любимцом ее был; но, наконец, при старости своих лет является, что она его более яко нужного друга себе имела, нежели как любовника. Сей любимец ее Бирон, возведенной ею в герцоги Курляндские, при российском же дворе имеющий чин обер-камергера, был человек, рожденный в низком состоянии в Курляндии, и сказывают, что он был берейтор, которая склонность его к лошадям до смерти его сохранялась. Впрочем, был человек, одаренный здравым рассудком, но без малейшего просвещения, горд, зол, крово-жаждущ, и не примирительный злодей своим неприятелям. Однако касающе до России он никогда не старался во время жизни императрицы Анны что-либо в ней приобрести, и хотя в рассуждении Курляндии снабжал ее сокровищами российскими, однако зная, что он там от гордого курляндского дворянства ненавидим и что он инако как сильным защищением России не может сего герцогства удержать, то и той пользы пользам России подчинял».

И иноземец, и происхождения низкого, и «кровожаждущ» – но все же со «здравым рассудком», и не вор вовсе, и хоть поневоле, но пользу государству приносил. Иных, отечественных, героев Щербатов рисовал куда более темными красками. Мнение вельможи-историка совпадает с оценкой младшего современника нашего героя – прусского короля Фридриха II Великого: «Бирон был, по природе, тщеславен, груб и жесток, но тверд в управлении делами и способен на обширнейшие предприятия. Его честолюбие стремилось к тому, чтобы прославить имя его повелительницы в отдаленнейших концах вселенной, при этом он был столько же алчен к приобретению, сколько расточителен в издержках, имел некоторые полезные качества, но лишен был добрых и привлекательных».

Современный же историк, автор биографии Бирона, Игорь Владимирович Курукин считает, что немцев при Анне в России и правда было много… но это в большинстве своем «петровские немцы», дослужившиеся наконец до высоких чинов и ставшие «заметными». А политика Бирона и Анны во многом продолжала политику Петра.

Но был вопрос, который требовал безотлагательного решения, и это – вопрос престолонаследия. Анне было 37 лет, когда она вступала на престол, и о ее повторном замужестве не могло быть и речи. Возможно, идеальным кандидатом на престол оказался бы сын младшей сестры Прасковьи и Ивана Дмитриева-Мамонова, так как в нем текла кровь и Романовых, и Рюриковичей, но он умер в возрасте 6 лет.

Оставалась дочь Екатерины, та самая Елизавета Екатерина Кристина, которая маленькой девочкой приехала в Россию из Мекленбурга. Но передать ей престол означало бы передать престол и ее мужу, кем бы он ни был. Такое решение не могло не вызвать протестов. И вот войска приводят к присяге… несуществующему еще сыну Елизаветы Екатерины, крещенной в православие и получившей при крещении имя Анны в честь тетки. Теперь осталось только родить этого ребенка. Но кто станет его отцом?