Всеобщая история чувств - Диана Акерман

Носы

Когда мы выползли или выплеснулись из океана на сушу, под деревья, чувство обоняния несколько утратило свою первостепенную важность. Позднее мы встали на задние конечности, начали осматриваться по сторонам, карабкаться на деревья, и какой же мир раскрылся тогда перед нами, словно бескрайнее поле техасских люпинов! Во все стороны – обзор на несколько километров. Видны враги, видна пища, видна пара, видны следы. Возможность разглядеть издалека тень льва, крадущегося сквозь траву, приносила куда больше пользы, чем обоняние. Зрение и слух сделались гораздо важнее. Чутье у обезьян не сравнится с собачьим. У большинства птиц носы устроены довольно примитивно, хотя есть и исключения: стервятники из Нового Света находят падаль по запаху, и морские птицы нередко руководствуются обонянием. А вот животные с развитым обонянием ходят на четвереньках, держа голову невысоко над землей, в зоне, где собираются влажные тяжелые ароматные молекулы – носители запахов. Это относится и к змеям, и к насекомым, а также к слонам (низко опускающим хоботы) и большинству четвероногих. Свиньи чуют трюфели, скрытые в 15 сантиметрах под землей. Белки находят места, где когда-то спрятали орехи. Бладхаунд улавливает запах человека в комнате, которую тот покинул несколько часов назад, потом отслеживает на земле несколько молекул, оставленных подошвами преследуемого, и неотступно гонится за ним по любой местности и в любую погоду. Рыбе тоже необходимо обоняние: лосось с большого расстояния чует воду, в которой родился и куда должен плыть на нерест. Самец бабочки по запаху находит самку за несколько километров. К сожалению, у нас, долговязых прямоходящих, обоняние со временем заметно ослабло. У человека пять миллионов обонятельных клеток – вроде бы много. Но у овчарки 220 миллионов таких клеток, и она чует в 44 раза лучше нас. Что же она чует? Чего мы лишены? Попробуйте представить себе стереофонический мир ароматов, сквозь который мы должны проходить, как лунатики без наушников. И все же (с учетом того, насколько мал орган обоняния у человека) наше чувство обоняния следует считать изумительно детальным. Поскольку человеческий нос – выступающая часть лица, запахам приходится проходить внутри его определенное расстояние, прежде чем мы понимаем, что именно он уловил. Потому-то мы морщимся и втягиваем воздух – чтобы приблизить молекулы запаха к обонятельным рецепторам, столь неловко убранным в дальние закоулки носа.

Чихание

Мало найдется столь же острых удовольствий, как простонародная радость чихания. Все тело сотрясается в оргастических конвульсиях. Но только люди чихают с открытым ртом. Собаки, кошки, лошади и большинство других животных чихают через нос, слегка задерживая воздух в районе шеи. А вот человек ахает, содрогается всем телом в предвкушении, набирает полную грудь воздуха, напрягает ребра и мышцы живота, как мехи, и с силой пускает воздух в нос, где ходы оказываются слишком узкими; воздух проникает во все доступные полости и иногда беспорядочно вырывается сразу из носа и рта. Если во время чихания легкие плавно выпускают воздух, это еще ничего. Но ученые Рочестерского университета выяснили, что при чихании воздух разгоняется до 85 % скорости звука; этого хватает для того, чтобы распространять бактерии и внутренние выделения на окружающих. В человеческом носу, в самой глубине носовых ходов, есть один, очень тонкий и повернутый в обратную сторону; он затрудняет как весь процесс дыхания, так и вдыхание молекул запаха. Так что при чихании у воздуха нет прямого пути через нос. Приходится открывать рот. Если чихать с закрытым ртом, воздух в поисках выхода хлынет во все полости и проходы черепа и может повредить уши. Неудачное устройство носа пытаются объяснить разными теориями; согласно последним версиям, виной тому эволюция, создавшая огромный мозг, недостаток места в черепе и необходимость в стереоскопическом зрении. Рой Бедичек предположил, что такая анатомия сложилась лишь в результате того, что мы «собрались толпами в переполненные места, которые принято называть селениями. Здесь-то нос внезапно начал исполнять необычные функции защиты дыхательных путей от крупной и мелкой пыли, страдая в то же время от невыносимой вони коллективных испарений, а потом и от дыма огромной химической лаборатории, которую представляет собой современный город». Живший в XVII веке поэт Абрахам Каули описал эту обстановку с помощью риторических вопросов:

Чтобы чихнуть, достаточно щекотки в носу. Или солнечного света. У некоторых, как у меня, есть странная генетическая предрасположенность к чиханию от яркого света. У этого свойства есть название: аутосомно-доминантный непроизвольный гелио-глазной синдром взрыва[21], или проще – световой чихательный рефлекс. Если я ощущаю хотя бы легкое желание чихнуть, мне достаточно взглянуть на солнце, чтобы вызвать взрыв, этакий мини-апокалипсис.

Запах как маскировка

Уже апрель, но в Итаке снег может лежать еще не одну неделю; по крайней мере, так мне сообщили соседи, – я-то привыкла к морскому климату Манхэттена. Также я узнала, что прямо к моей двери и панорамному окну тянется цепочка маленьких следов чернохвостого оленя, а оттуда он метнулся через замерзший пруд, взметая крошки наледи, потом, петляя между сугробами, выбежал к двум яблоням и вмерзшим в лед плодам. Значит, они научились ходить по льду, разыскивать ароматные сокровища в потаенных местах и даже выбирать наилучшие для сезона пути, позволяющие обойти лед и не попасть под пулю. Не меня ли высматривали олени там, где я часто останавливалась, и видели в стекле свое отражение? Что, если позже, весной, тающий лед вдруг проломится под копытами, потом сомкнется над головой зверя, и я не услышу заглушенных водой криков? В погоне за городской суетой я забыла, как пробираются во двор олени, наделенные большими сердцами и чутким сном. Меня здесь не было, и я не могла посмотреть на их спокойные миндалевидные глаза и прислушаться к поэзии отрывистого стука их копыт.

Я часто вижу, как они бродят по двору, но, когда я выбираюсь наружу, чтобы посмотреть на них вблизи, они заранее улавливают мой сильный человеческий запах, отступают к забору и прыжками удаляются в свое зеленое королевство. Этим летом я намерена замаскироваться под хвойное деревце или гриб. В последнем номере Field and Stream мне рассказали, как это сделать: чтобы обмануть обоняние оленя или кролика, нужно взять древесину, небогатую танином (например, желтую березу, сосну, грибы, гемлок, гаультерию или что-нибудь ароматное из хвойных) и сушить неделю-другую. Расколоть на щепки и сложить до половины в сосуд. Залить водкой крепостью 57,15 %. Процедить через фильтр Melitta. Налить в пульверизатор. Обильно полить себя, чтобы заглушить человеческий запах. И представить себя грибом.

Розы

Среди двадцати пяти розовых кустов, посаженных вокруг моего дома, тянется ввысь лавандовая роза сорта Angel Face[22]. Первые несколько лет олени, частенько навещающие мой двор, поедали на закате все бутоны и свежепробившиеся ростки. Однажды они объели кусты до самой земли, оставив лишь крохотные стебельки, похожие на прорастающие бархатные рожки. Я привыкла к разорителям сада: посадив виноград, я в первое лето наблюдала, как на двух лозах цветы превратились в сочные, источающие аромат и чуть не лопающиеся от спелости пурпурные ягоды. Каждый день я смотрела на них и ждала, когда же они созреют окончательно, представляя, как буду катать на языке и медленно вкушать свежие сладкие ягоды. В один прекрасный день я увидела, что пурпурный цвет гроздьев меняется на броские, резкие радужные переливы, и поняла, что уже на следующее утро можно будет их срезать. Но догадалась об этом не только я. Проснувшись, я обнаружила, что все ягодки, до одной, высосаны досуха, и шкурки валяются на земле, как крохотные пурпурные кусочки обрезанной крайней плоти. Это представление в исполнении енотов происходило каждую осень, невзирая на клетки, коровьи колокольчики, колючую проволоку и другие «укрепления», и, признаюсь, я сдалась и уступила виноград енотам. Проблема с розами была посложнее.