Атомка - Франк Тилье

— Давай тогда побыстрее. Через полчаса аутопсия.

— Тебе в этот раз выпало, да?

— Не было выбора.

Обязательная для этих мест кофеварка стояла дальше по коридору — в крошечной мансарде, которая служила кухней. Здесь мужчины, офицеры Уголовной полиции, встречались, чтобы расслабиться, поболтать, пошутить, обсудить новости по текущим делам. Люси тянул за собой «в кофейню» едва ли не каждый: поговорить с женщиной, да еще и с хорошенькой, не только приятно, но и полезно — это придает команде бодрости.

Мускулистый Паскаль Робийяр бросил несколько монеток в стоявшую на столике чашку, взял две капсулы и сунул одну в машину.

— Мне тут передали четыре газеты, копии унесенных жертвой из архива, времени изучить их как следует пока не нашлось, но кое-что для тебя интересное я все-таки обнаружил.

Робийяр «на земле»[14]не работал. Женатый, с тремя детьми, он предпочитал тишину и безопасность кабинета, где можно вволю покопаться в личной жизни жертвы, его связях, а утомившись — сделать гимнастику. Нюх у него был что надо, и, не мудрствуя лукаво, коллеги прозвали его Легавым.

— Поскольку все эти газеты связаны только с регионами Рона–Альпы и Прованс–Альпы–Лазурный Берег, я подумал: «Мало ли…» — решил проглядеть телефонные счета Кристофа Гамблена, поискать там код «ноль четыре» — и угадай, что обнаружил?

Люси взяла свою чашку крепчайшего кофе — сегодня лучше было обойтись без сахара, молока или сливок: ночь обещала быть долгой и трудной, так что лучше залить в кровь порцию чистого кофеина. Еще она, подсыпав, в свою очередь, монет в чашку, сгрызла несколько шоколадных печенюшек.

— Говори давай!

— Значит, обнаружил я этот код в одном из счетов за ноябрь. Наш заледенелый клиент, еще не будучи заледенелым, однажды туда звонил — если точно, то двадцать первого ноября.

— В какой город?

— В Гренобль. Я набрал этот номер — и попал в местный Институт судебной медицины. Переговорив с тем, другим, третьим, добрался в конце концов до некоего Люка Мартеля, одного из гренобльских судмедэкспертов, и выяснилось, что этот самый Луи отлично помнит нашу жертву. Гамблен приезжал к трупологу[15], чтобы расспросить о старом деле — деле об утоплении в горном озере.

Люси сполоснула под краном чашку, вытерла ее, посмотрела на часы. Времени оставалось всего ничего.

— Дай-ка мне номер этого судмедэксперта.

Робийяр тоже допил кофе и достал из кармана уже пожеванную палочку лакрицы.

— Не бери в голову. Я успел натравить на него нашего судебника, коллега из Гренобля должен был объяснить ему все в подробностях и прислать факсом протокол вскрытия утопленницы. Так что сегодня ты на Рапе, скорее всего, убьешь сразу двух зайцев.

— Ага, два трупа по цене одного, лучше не придумаешь!

— У меня есть еще одна новость для тебя, и вот она-то — просто конфетка! Это дело об утоплении в горном озере датировано февралем две тысячи первого года.

Люси осенило:

— Как одна из газет, взятых жертвой в архиве, — да?

— Вот именно. Ну, я и стал смотреть дальше. Информация об утоплении была там опубликована в хронике происшествий.

— Паскаль, ты гений! А эти электронные версии газет, ты…

— Распечатал в нескольких экземплярах, они у меня на столе. Хорошо бы ты хоть бегло просмотрела три остальные газеты: нет ли какой связи, чего-то общего… У меня и без того работы выше крыши.

— Ладно. Слушай, а это слово, которое жертва нацарапала на льду, — то ли «ACONLA», то ли «AGONIA» — насчет него…

— Нет, тут все глухо. Я позвонил в маркетинговое агентство с названием «Agonia», но там и слыхом не слыхали ни о каком Кристофе Гамблене. Да и по счетам журналиста видно, что он с ними не связывался. Если у кого-нибудь из наших найдутся на это силы, можно прочесть книжку и посмотреть фильм с тем же названием, но, откровенно говоря, я сильно сомневаюсь, что здесь хоть какая-то связь обнаружится. А вот в чем у меня ни малейших сомнений, так это в том, что дело нам дали — первый сорт. За десять дней до Рождества — самое оно, чтоб никакого тебе семейного отдыха…

— Кому ты это говоришь!

Люси помахала Робийяру рукой и направилась к выходу, ее коллега остался наедине со своей лакрицей. Чуть подволакивая ногу, Энебель вошла в комнату своей группы, взяла неведомо как затесавшийся в папку Дюпре номер «Фигаро», четыре распечатки «Высокой трибуны» и стала медленно спускаться по лестнице. Место, куда ей надо было сейчас, Парижский институт судебной медицины, она ненавидела больше всего на свете и была уверена, что, стоит ей там оказаться, непременно нахлынут мучительные переживания, связанные с гибелью ее девочек.

Нескончаемый поток машин на магистрали А86 пока не давал сыпавшему без передышки снегу возможности покрыть асфальт, но чертовски затруднял движение, поэтому Шарко потратил на несчастные пятнадцать километров, которые отделяли центр Парижа от межмуниципальной больницы в Кретее, целый час с четвертью. С дороги он связался со старшим инспектором полиции Мезон-Альфора и узнал, что тот тоже собирается прийти в педиатрическое отделение, поскольку взлом квартиры одной из четырех Валери Дюпре числился и в его реестре.

Встретились они в холле больницы. Патрик Тремор, как и Шарко, был в штатском, но одевался куда как более свободно: джинсы, горчичного цвета свитер с высоким воротником, кожаная куртка. Голос у него был низкий, кулаки крепкие. Парижанину показалось, что они ровесники, — Патрику тоже где-то в районе пятидесяти. Познакомившись и обменявшись обычными приветствиями, полицейские стали подниматься на второй этаж, и Шарко решил не тянуть резину:

— Что-нибудь уже удалось выяснить?

— Пока ничего особенно интересного… Мы обошли все дома по соседству с тем, в подвале которого был найден мальчик, — никто ребенка этого не знает. Та же картина в приютах и других заведениях, которые занимаются социальной помощью. На одежде найденыша нет этикеток. Ни одного заявления о пропаже детей никуда не поступило. Мы сейчас разошлем его фотографию во все местные комиссариаты и жандармерии, а если понадобится, то и в более отдаленные. По словам врачей, на правом запястье пациента есть характерные следы — такие оставляет тесный стальной браслет, если пытаешься от него освободиться.

— Думаете, мальчик был прикован?

— Очень может быть.

Шарко старался выглядеть невозмутимым, бесстрастным, но на душе его было тревожно. Дело о похищении ребенка или о жестоком обращении… Вернейший способ растравить раны Люси… Как он станет рассказывать ей о своей поездке в больницу — она же обязательно спросит об этом вечером… Стоп, нельзя отвлекаться на посторонние мысли! Комиссар вернулся к разговору с коллегой: