Корзина спелой вишни - Фазу Гамзатовна Алиева

крючком, как у орла. Из-под лохматых, черных бровей, в которых могла бы затеряться целая стая куропаток, горели глаза.

— Не все ли тебе равно, сегодня положат твои деревья в очаг или завтра? — сказал незнакомец. — Не бывать здесь садам! Это очень суровый край. Над головой снег, а под ногами камни.

— Неправда! — рассердилась Мария. — Через несколько лет это плато зацветет садами, вот увидите.

— Жизнь — это не конь, которого можно ударом кнута повести по любой тропинке, — возразил незнакомец. — У нее свои законы. Вот ты, например, думаешь, что идешь вверх, а на самом деле тропа ведет тебя в пропасть. Я тоже считал, что веду коня в гору, а оказалось…

— Но для того и уздечка, чтобы остановить коня и повести по другой тропинке, — горячо возразила Мария.

— Всаднику в пути легко поменять тропинку, а вот в жизни… Ну, мне пора. Прощай. Между прочим, я не раз тебя видел и всегда думал, откуда взялась в наших краях такая девушка… с волосами из солнечных лучей.

И мужчина исчез так же неожиданно, как и появился. Только дробный затихающий цокот копыт еще долго передавало эхо.

Мария вышла на плато. Снова и снова с отчаянием смотрела она на печальные следы разрушения. На черной земле она заметила глубокие вмятины от мужских ног и почувствовала, как в ней поднимается ненависть к этим тупым и жестоким следам, Вздохнув, она подняла с земли свой неизменный вещмешок и, закинув его за спину, уже хотела уйти, как новая мысль внезапно осенила ее. Она спряталась за выступ скалы и стала ждать.

Месяц своим ярким и сочным светом заливал плато, где беспомощно чернели ямки от вырванных саженцев. Под этим черным небом с живым месяцем, в близости неподвижных и темных гор, время ползло.

Наконец Мария задремала, уронив голову на вещмешок.

Проснулась она от громких мужских голосов.

— Разве мужчине достойно заниматься таким делом? Женщины разводят сад, а вы его губите, и, главное, безо всякого смысла! Куда вы дели саженцы? — говорил один голос.

Марии показалось, что она где-то уже слышала его.

— Мы их, конечно, в сундук не спрятали, — отвечал другой голос.

— Думаешь, наш Гамид пожалел деревья? — вмешался и третий. — Они ему нужны как прошлогодний снег, растаявший на могиле моей прабабушки. Просто ему жаль русскую девушку.

Мария вспыхнула и уже хотела выйти из своего укрытия, как первый знакомый голос снова заставил ее насторожиться.

— Хватит болтать! Тащите сюда саженцы. Чтобы к утру все было как было. Это говорю вам я, Гамид.

И Мария увидела, как те трое, ругаясь, стали спускаться в лощину.

Тот, кого они назвали Гамидом, тоже подошел к обрыву. Он стоял совсем близко от Марии, и она услышала, как скрипнул его ремень, когда он заложил за него руки.

Месяц, очерчивая свой обычный ночной круг, подвинулся так, что осветил лицо Гамида. И Мария чуть не вскрикнула, узнав в нем того недавно встреченного всадника. Между тем Гамид снял с себя папаху, сапоги, верхнюю одежду и положил все это на камень, прижав сверху кинжалом. Перепрыгивая с уступа на уступ, он побежал к водопаду.

Мария вышла из своего укрытия и подошла к камню, где лежали его вещи. Сама не зная зачем, она подержала кинжал, ощущая ладонью его холодное лезвие, и только было взяла в руки папаху, как услышала шаги и негромкий разговор. Это возвращались те трое. Не успев положить папаху на место, она юркнула под скалу и затаилась. Мужчины тащили саженцы. Растопыренные корни волочились по земле.

Последним пришел Гамид. Он нагнулся над камнем и стал шарить по земле, разыскивая папаху. Не найдя, Гамид подошел к мужчинам, которые, недовольно сопя, закапывали корни деревьев.

— Ребята, давайте папаху. Пошутили и хватит, — миролюбиво сказал он.

Но те ответили, что не видели никакой папахи.

Гамид присел и стал вместе с ними сажать деревья. Он бережно опускал в яму саженцы, забрасывал корни землей, а потом прижимал руками. Когда все было сделано, Гамид снова предложил товарищам отдать ему папаху.

— Да ты что, спятил? — возмутились они. — Не брали мы твоей папахи.

Тогда Гамид, побледнев, выхватил пистолет. Мария задрожала. Она не знала, что потерять папаху — самый большой позор для горца, но пистолет не на шутку испугал ее.

— Это я, я взяла шапку, — закричала она, выбегая из своего укрытия.

Все четверо на мгновение остолбенели. Гамид первым пришел в себя.

— Значит, ты хотела выдать меня милиции? — Он сжал в руке пистолет. Мария подумала, что он сейчас выстрелит в нее.

— Теперь ты видишь, какая это змея. Задушить ее и бросить в реку. А деревья сжечь, — выкрикнул один из троих. Мария увидела, как на нее надвинулись их тени.

От страха она не могла вымолвить ни слова и только смотрела на Гамида, сжимая в руках его папаху.

— Идите вы все… к шайтану, — наконец проговорил Гамид и спрятал пистолет. — Орлы мух не ловят.

— Тогда жди, пока мухи начнут ловить орлов, — многозначительно проговорил один, и все трое исчезли за скалой.

Мария сделала шаг к Гамиду, чтобы вернуть ему наконец эту злополучную папаху, как вдруг прогремел выстрел. Что-то горячо обожгло ее плечо. Мария упала.

…Очнулась она под низкими сводами каменной пещеры. Она лежала на высохшем сене, поверх которого была постелена черная бурка. Под голову подложена та самая каракулевая папаха, из-за которой все и произошло. Голубое легкое пламя слабо колыхалось в углу пещеры. Над ним висела освежеванная туша. Тут же была брошена грубошерстная шкура горного тура. Печально и никчемно торчали длинные загнутые рога. Пахло цветами и травами.

Мария пошевелилась. И сразу к губам ее прильнул кувшин с запахом обожженной глины. Теплая сладковатая струйка молока мягко коснулась горла. Мария увидела человека, который поддерживал этот кувшин, и сердце ее сжалось от предчувствия.

— Я боюсь, — прошептала она.

— Но чего? Пока я с тобой, сначала умру я, а только потом ты, — ответил он.

Мария слабо улыбнулась этому наивному утешению.

— Деревья!.. — вдруг вспомнила она.

Она попыталась подняться, но резкая боль в плече остановила ее. Слабо закружилась голова.

— Не волнуйся, — поспешил успокоить ее Гамид. — Туда с утра пришли женщины. Я видел: они поливали деревья. Тебе надо поесть. Ты же голодная. Я убил для тебя тура. Сейчас поджарю свежую печень. А рана неглубокая. Скоро заживет, я промыл ее настоем трав.

Он нанизывал на острие кинжала куски печени и держал над огнем. По пещере распространился аромат жареного мяса. Большие сочные куски лежали на камне. Мария такого