Профессорская дочка - Юлия Николаевна Николаева

– Идемте, Завьялова, я вам помогу.

Чеееееерт.

Мы вместе выходим из аудитории и на скамейке напротив видим девчонок с моего потока: звезду Карину и двух ее подружек. Девушка тут же вскакивает и улыбается.

– Извините, Роман Андреевич, можно вас на минутку? – она выпрямляется, выставляя вперед грудь, я невольно слежу за взглядом Гордеева, но он как обычно непроницаем, более того, даже не скользнул вниз.

– Завьялова, – обращается ко мне мужчина, – идите на кафедру, я сейчас подойду.

Молча следую по коридору, у двери кафедры все же оборачиваюсь. Гордеев стоит ко мне спиной, Карина смотрит на него, по-прежнему улыбаясь и кивая, как китайский болванчик.

За дверью обнаруживаю аж четырех преподавателей: все женского пола. Впрочем, из мужского у нас теперь, включая Гордеева, всего трое, и остальные, на мой субъективный взгляд, сошли с ума уже давно.

Здороваюсь и прохожу к кабинету Гордеева под пристальными взглядами. Вопросов мне, правда, не задают, значит, в курсе, чем я занимаюсь.

Роман Андреевич появляется минут через десять, причем последние пять, судя по всему, ведет беседы как раз с преподавательским составом. Зайдя, закрывает за собой дверь, кинув на него взгляд, продолжаю свои разборки.

– Давайте стол разберем, Завьялова, – говорит Гордеев. – Хочу скорее перебраться сюда. А то в общем кабинете невыносимо находиться.

Он подходит к столу, бегло осматривая стопки. Вздохнув, тоже иду туда.

– Я раскладываю все по годам, – говорю Гордееву, – плюс, если в год были работы по одним и тем же авторам, то складываю их вместе. В общем-то, это несложно. Если хотите, просто перенесем бумаги на пол, вам необязательно мне помогать.

– Со мной будет быстрее, – говорит он, после чего тянется к рукаву на рубашке и расстегивает пуговицу.

Закатывает рукав по локоть и принимается за второй. Я не знаю, почему это зрелище так меня завораживает. Стою над стопкой дипломных, опустив лицо, а сама то и дело кошусь на руки мужчины, на длинные пальцы, чуть выпирающие вены, на то, как легко, можно сказать, небрежно, он закатывает рукава, и почему-то это выглядит так притягательно… В довершение Гордеев расстегивает еще одну пуговицу на рубашке, а я снова устремляю взгляд на стопку.

– О чем задумались, Завьялова? – интересуется вдруг Роман Андреевич, я испуганно ищу в голове хоть какой-то ответ. Как назло, ничего нормального не приходит, и спрашиваю первое, что всплывает:

– А почему вам невыносимо с общем кабинете?

Гордеев усмехается, начиная раскладывать на столе работы.

– Вы что, не видели это собрание женщин, когда зашли?

– Видела. И что?

– Ну вот они все по мою душу. Даже старые девы к пятидесяти активизировались. Ладно бы, просто старые девы, так еще и психованные.

Невольно хмыкаю, не удержавшись. К сожалению, Роман Андреевич прав в описании некоторых наших дам.

– Хотите сказать, они к вам клеятся?

– Вроде того, – он невозмутимо продолжает раскладывать дипломные работы, периодически в некоторые заглядывая.

– Да ладно, – тяну я, – и Марина Игоревна? Не верю, она нормальная женщина.

Гордеев усмехается, бросая на меня взгляд.

– Считаете, мной могут увлечься только ненормальные?

Я краснею, хорошо, что Гордеев снова возвращает внимание дипломам. Но ответа-то ждет.

– Ну… – тяну, пытаясь подобрать слова. И зачем я только ляпнула это, а? – Ну я имела в виду, что она… Нет, она хорошая, но ей под сорок, а вы…

Гордеев откладывает дипломник и смотрит на меня.

– Что я? – интересуется, вздернув бровь.

Я молчу, опустив глаза. Роман Андреевич ставит локти на стопку, таким образом приближаясь ко мне.

– Ну же, Завьялова, смелее, договорите мысль. Что я?

– А вы легко снимаете в клубе девиц, которым еще и тридцати нет, – буркаю в итоге.

Голову не поднимаю, хотя чувствую, что Гордеев продолжает на меня смотреть. Ну должен же он понимать, что я хотела сказать? И вообще, это какая-то дурацкая тема для разговора.

Наконец, мужчина выпрямляется и снова начинает раскладывать дипломники по кучкам.

– Ну а вы, Завьялова, – спрашивает, не глядя на меня, – чем собираетесь заниматься после вуза? В школу пойдете?

Ладно, это уже лучше. Нет, лучше всего, если бы мы вообще не разговаривали, но эта тема хотя бы адекватная в общении преподавателя и студентки.

– Хочу остаться в университете, – говорю в ответ. – Мне бы хотелось обучать более-менее взрослых людей, дети – это совсем не мое.

Гордеев усмехается.

– Я тоже так думал. И про обучение, и про детей. Скажу честно, большинство студентов оказываются еще хуже детей. Школьники по крайней мере, в большинстве своем впитывают информацию, а студентам надо уметь ее еще перерабатывать. Они же приходят после школы именно как губки, в лучшем случае все запоминают, не особенно разбираясь. В худшем – даже запоминать не хотят. Нет, конечно, бывают исключения, но в основной массе так. Но вы попробуйте, конечно, вдруг понравится.

Киваю, молча перебирая работы, а потом все же спрашиваю:

– А почему вы приехали к нам? – на его вопросительный взгляд поясняю: – Вы ведь работали в московском вузе, почему приехали сюда?

– Я здесь родился, учился в этом институте, – поясняет он, деловито перебирая работы.

– Серьезно? – искренне удивляюсь я.

– А что в этом такого? – улыбается Гордеев.

Я на мгновенье позволяю себе полюбоваться мужчиной. Еще ни разу не видела, как он улыбается, сейчас он выглядит таким милым и… чертовски сексуальным. Наверняка этой улыбкой он часто пользуется, чтобы соблазнять женщин. Коих у него было неимоверное количество, если верить Марине.

– Не знаю, думала, вы москвич.

– Я уехал сразу после окончания института, так что можно сказать, уже москвич.

– Ясно, – улыбаюсь в ответ. – Наш институт вас не привлекал?

Гордеев мимолетно хмурится, потом усмехается.

– Ну так вышло, пришлось уехать. Но я не жалею. Бывали в Москве, Завьялова?

Я качаю головой, почему-то стыдясь этого факта. До Москвы не так уж и далеко, знаю, можно было выбраться за двадцать с лишним лет жизни. Да вот что-то не довелось.

– А вообще выезжали куда-нибудь?

Он почему-то смотрит так пристально, словно сканирует меня.

– Да, на море, – отвечаю, не поднимая глаз, – два года назад. В Крым.

Чувствую, что он продолжает смотреть, но больше ничего не спрашивает. Оставшееся время мы работаем, почти не разговаривая.