Гладиатор - Сергей Парамонов

Наутро, после построения на плацу, танкисты проследовали в столовую.

– Так, берем на подносы еду и рассаживаемся на первом ряду столов, это ряд ОТБ, – громко, на всю столовую говорил Комарчук.

ОТБ приступил к приему пищи.

– Слышь, Шах, посмотри, как соседние столы сервированы – конфеты, печенье, сгущенка, еще какая-то муть… Это для кого?

– Я думаю, для офицеров, – ответил Сергей.

Через какое-то время в столовую ввалились обвешанные медалями и орденами, одетые в камуфлированную форму несколько десятков разведчиков. Вошедшие с шумом расселись за соседними сервированными столами, нагло и даже с презрением поглядывая в сторону танкистов.

– Спецпаек хавают; наверно, из Чечни недавно вернулись, – вымолвил сидящий с Шахом и Фиксой невысокий паренек.

– Духи, а вы чего такие борзые? Шапки снять! – выдал на всю столовую кто-то из разведчиков.

Действительно, читинская привычка давала о себе знать, и все ели, не снимая зимних шапок.

– Шапки снять, черти! – зазвучала с соседнего ряда команда, и сидящие танкисты стали снимать шапки. С покрытой головой оставались несколько человек. Один из разведчиков поднялся и, проходя по ряду танкистов, стал подзатыльниками сбивать шапки. Он приближался к столу, за которым сидели Шах с Фиксой.

– Э, боец, ты чего руки распускаешь! – прозвучал сзади голос прапорщика Комарчука.

– Да все нормально, товарищ прапорщик, – воспитываю, – произнес, улыбаясь, уже присаживающийся на свое место разведчик. По выражению лица разведчика было видно, что Комарчука здесь уважают, а может, даже побаиваются. Разговор с этим пятидесятилетним двухметровым хохлом с добродушным лицом и пудовыми кулаками не предвещал ничего хорошего.

– Я тебе щас поучу! – и Комарчук, погрозив кулаком, вышел из столовой.

– Э, духи, вас что, не касается? – зазвучал голос снова. Но теперь в шапках оставались лишь Фикса с Шахом.

– Дай мне свой нож, – протягивая руку под столом, сказал Шах. Фикса незаметно передал ему выкидной нож с оранжевой ручкой.

– Ну, вы, бронелобые, вообще рамсы попутали?

– За базар отвечать нужно. Кто это сказал, за мной на улицу! – и Шах встал со своего места.

Под хохот разведчиков он вышел на улицу и остановился спиной к входу. Чья-то тяжелая рука легла на плечо Шаха. Он резко развернулся, схватил соперника за грудь двумя руками, собираясь его чуть-чуть приподнять и откинуть назад, но маневр не удался. Перед ним стоял стопятидесятикилограммовый толстяк с добродушным улыбающимся лицом, которого при всем желании не только приподнять, но и, пожалуй, сдвинуть хотя бы на сантиметр было проблематично. Оценив все шансы и возможные варианты в долю секунды, Сергей потянул этого здоровяка на себя и с силой ударил его головой в нос. Затуманенный взгляд и легкая струйка крови из носа толстяка говорили о том, что цель достигнута, но противник так не думал. Идя на опережение, Сергей второй раз опустил свой лоб на уже не улыбающееся лицо добряка. Второй удар был намного сильнее первого и оказался последним в этой схватке – верзила оседал на землю. Из столовой еще не успели выйти все зрители, как все было кончено. Несколько разведчиков кинулись на Шаха, но тот, сделав два шага назад, выставил нож.

– Порешу, суки! – крикнул он.

Разведчики замерли в нерешительности.

– Разойтись! – снова раздался голос Комарчука за спинами высыпавших на улицу солдат.

Растолкав собравшихся, Комарчук пробился к полусидящему на земле разведчику. В ту же секунду нож исчез в кармане Шаха.

– Мы тебя, душара, вечером выловим, вешайся, – слышались голоса разведчиков.

Старшина Комарчук загнал всех танкистов в 3-ю роту.

– А ты, я смотрю, борзый, – глядя на Шаха, сказал он. – Шкафа сделал, его даже офицеры разведбата стороной обходят… Так, слушаем сюда, воины. Поодиночке из казарм не выходите, да и вообще сидите в казармах, нечего вам по части пока шарахаться. Курите в туалете. Сегодня получаете новую форму, приводите ее в порядок, пришиваете шевроны, подшиваете подворотнички, после обеда едем в баню. Если вопросов нет, разойтись!

Через полчаса в кубрик к Шаху пожаловали гости. Первым зашел невысокого роста паренек в спортивном костюме, за ним верзила в обтягивающем фигуру танкаче (танковый комбенизон).

– Здорово, братан, меня Костром зовут, а это Медведь – указал он на спутника в танкаче. – Нам до дембеля несколько дней осталось, так что на чемоданах сидим, а тут такое кино. Я сам не видел, в отличие от Медведя, как ты Шкафа сделал, но оценить смогу. У нас с разведкой постоянный геморрой. Прессуют, суки. Когда нас сюда закинули, так они танкистов, то бишь наших старых, по-черному чморили. Но наш призыв вроде крепкий попался, Медведь не даст соврать. Так что мы потихоньку огрызаться стали, бились иногда, но со Шкафом никак сладить не могли – он вон какой бугай. Потом батальоны в Чечню закинули, Грозный вместе штурмовали, и наши пацаны полегли, да и разведчиков покосило. Их неделю как из Ичкерии вывели, а наш батальон пока там стоит. Из старых в батальоне мы с Медведем да еще пара хлопцев, так что перевес по-любому на стороне разведки, вот они хвосты, суки, и распушили. В общем, если какие проблемы с ними, маякуй нам. Сегодня в баню повезут, можно будет пивка попить, так что не прощаюсь, в баньке пообщаемся. Пойдем, Медведь, – заявил парень, и делегация вышла из кубрика.

После обеда всех погрузили в тентованный «Урал» и вывезли в общую баню, располагающуюся в центре Владикавказа. Попарившись от души, Костер, Медведь и Сергей с Фиксой спустились в пивной бар, располагающийся в этом же здании. Хлопнули по три кружки пива. Уже вечером после ужина в одном из кубриков 3-й роты был организован небольшой банкет с водкой и закуской, на котором присутствовали все те же. Выяснилось, что Костер – на самом деле Костя, а Медведь – он и по жизни Медведь. Их всего несколько дней назад привезли из Чечни. Нахрюкавшись до чертиков, они стали палить из автоматов и чуть не завалили своих же. Для протрезвления их закинули в глубокую яму, которая в походных условиях заменяла гауптвахту, но позабыли прошмонать, и Костер и здесь отличился: выкинул из ямы гранату «РГД». По невероятной случайности никто не пострадал. Не будь Костя любимчиком комбата, сидеть бы ему в штрафбате. Комбат, по их словам, был мужик-кремень. В ночь штурма Грозного он ослушался приказа и ввел в город всего одну роту. Комбат посчитал ввод тяжелой техники в город недопустимым и тем самым сохранил остаток батальона. Два танка так и остались стоять на площади Минутка, а траки от них висели на втором этаже.

– Пацаны, жопа была полная, где свои, где «чехи» – непонятно. Все горит, как вспомню, спина мокрой становится. Давайте молча за пацанов – за Насонова, за Грева, за Батю, пусть земля им будет пухом.

– Костер, а помнишь, как латышку поймали? – рассказывал Медведь. – Завелась в нашем квадрате и мочит пацанов из «эсвэдешки»; «белый чулок», слышали, наверно. Дай вам бог, пацаны, не пересечься с такой. Просчитали ее, ну и взяли тепленькой. Хотели сразу расстрелять, а когда жетонов с полсотни у нее нашли, так вначале с ней гэрэушники поработали, а потом на общак пустили. Драли, короче, все; ну а закончилось тем, что привязали ее за танки и порвали пополам, как грелку. Вот так, пацаны…