Женская логика - Виктор Пронин

Разметавшийся на полу труп Балмасова с дырой в затылке, из которой все еще сочилась кровь, телевизионный пульт, зажатый в его мертвой, серой уже руке, полупьяный, улыбающийся какой-то неживой улыбкой слесарь, который играючи выставляет из проема стальную дверь вместе с рамой, – чем не символ нашей беззащитности? Чем не символ тщетности человеческих усилий спастись и защититься от обстоятельств, сооруженных вокруг нас высшими силами?

Все это в сознании Касатоновой каким-то необъяснимым образом соединилось с самыми невинными, даже возвышенными, впечатлениями того дождливого вечера, когда разноцветные окна домов отражались в мокром асфальте, из влажных кустов слышался молодой смех, а женщина в светлом плаще и под темным зонтиком легкой походкой устремилась за темный угол дома, к дороге, где ее поджидала машина с зажженными габаритными огнями. И даже тургеневская строка из наугад раскрытой книги – «как хороши, как свежи были розы»...

«У убийц, наверно, всегда легкая походка», – мелькнула вдруг мысль случайная и неожиданная. Касатонова даже глаза закрыла, озадаченная этим неизвестно откуда пришедшим озарением.

Стоял солнечный полдень, асфальт был сух и сер, мимо проносились машины, обдавая ее горячими волнами воздуха, в ста метрах на автобусной остановке толпились люди, а здесь на повороте не было ни души. И именно это вроде бы незначительное обстоятельство вдруг пронзило Касатонову после того, как какой-то лихач, проносясь мимо, выругал ее длинным нахальным гудком – дескать, какого черта здесь стоишь?!

– Действительно, – пробормотала Касатонова. – Мне здесь совершенно нечего делать. Машины несутся как угорелые, визжат, пытаясь вписаться в поворот, тормозят. Но в таком случае, почему именно здесь стояла та злополучная машина в тот злополучный вечер? Почему она стояла именно здесь, если в пятидесяти метрах специально расширили асфальтовое покрытие, чтобы можно было оставить машину без риска, что какой-нибудь самосвал царапнет ее своими дурными колесами?

Касатонова осмотрелась внимательнее.

Прямо перед ней была канализационная решетка для стока дождевой воды, для весенних потоков, для подтаявшего снега. Касатонова курила и, как каждый курильщик, обладала некими привычками, слабостями, даже хитростями курильщика. Поднявшись на бордюрный камень, она внимательно посмотрела себе под ноги. Сделала вдоль дороги шаг, еще один, немного прошлась и нашла, наконец нашла то место, где стояла машина. А место ей указали несколько уже слегка подсохших на сильном жарком солнце окурков. Да, в ту ночь они были размокшими, каплями дождя их даже вдавило в землю, но теперь они просохли, окрепли настолько, что их можно было взять в руки, не опасаясь, что они расползутся. И вздох облегчения вырвался из касатоновской груди – окурки были короткими, выкуренными до самого фильтра. Но что больше всего ее обрадовало – они были коричневыми. Более того, взглянув на них внимательнее, да с близкого расстояния, да при ярком солнце, она увидела на них вполне различимую темную губную помаду.

Касатонова даже понюхала один из окурков, но нет, кроме тяжкого духа пепельницы ничего не различила. Всего она нашла пять окурков, возможно, их было больше, но не исключено, что некоторые из них, выброшенные из машины, упали на асфальт, и их попросту смыло дождевой водой вот в этот самый канализационный люк. Люди здесь бывали редко, и они не успели еще забить чугунную решетку отходами своей бестолковой жизни – целлофановыми пакетами, раздавленными пластмассовыми бутылками, битым стеклом и прочей дрянью, которой обычно забиты все подобные решетки.

– Интересно, – протянула Касатонова вслух обычное свое словечко, не один раз доводившее до бешенства едва ли не всех начальников, с которыми ей пришлось работать, пока не вышла наконец на вполне заслуженную пенсию. – Интере-е-есно, – повторила она еще протяжнее, но на этот раз в ее голосе прозвучало уже нечто угрожающее.

* * *

Гордюхин подготовился к встрече гостьи куда более основательно, чем можно было ожидать. Так участковые понятых не встречают, не чествуют. Место ему выделили не самое лучшее, но неплохое – однокомнатная квартира на первом этаже, с маленькой кухней и подтекающим унитазом, к тому же окна выходили на грохочущий машинами проспект. Но все-таки это была однокомнатная квартира, и Гордюхин обосновался в ней всерьез и надолго.

Едва войдя в прихожую, Касатонова издали увидела в комнате накрытый стол.

– Интересно, – протянула она по привычке, разглядывая развешанные инструкции, положения, плакаты. На окне висела штора, служебный стол был накрыт клеенкой, вполне домашней клеенкой, с цветочками и ягодками. На столе стоял чайник, две чашки, тарелка с черными пряниками и даже несколько конфет, судя по их обнаженному виду, из какого-то шоколадного набора.

– А в холодильнике шампанское, – добавил Гордюхин, заметив, что гостья закончила осмотр помещения.

– Вы всех понятых так встречаете?

– Только избранных.

– Избранные – это какие? Чем они лучше всех прочих? Отношением к делу? Образованием? Внешними данными?

– Всего понемножку, Екатерина Сергеевна, всего понемножку. Присаживайтесь. Чай? Кофе?

– Чай.

– Мне казалось, что вы пьете кофе.

– Кофе я пью дома. Это целый процесс. Поджарить зерна, смолоть, засыпать в холодную воду... Ну и так далее. Приходите, угощу.

– Приду, – кивнул Гордюхин. – Обязательно приду.

– Какие новости на нашем фронте? – Касатонова сама положила в чашку пакетик с чаем, залила его кипятком, бросила два кубика сахара и, взяв из тарелки пряник, разломила пополам. – Хорошие пряники, – похвалила она.

– Чем?

– Съедобные. Обычно пряники подают, когда они уже окаменели. А эти ничего, свежие.

– Полчаса назад купил.

– Так что говорит капитан Убахтин?

– Склоняется к версии о переделе собственности. Балмасов, видимо, был хорошо знаком с убийцей. Сам впустил его в дом, угостил виски.

– Я этого не подписывала!

– Во время второго осмотра, вчера... Свинтили крышку с початой бутылки. На крышке капельки виски, на горлышке тоже.

– А отпечатки?

– Никаких. Даже самого Балмасова. Это вам о чем-то говорит?

– Говорит, – кивнула Касатонова. – Если с бутылки стерты отпечатки, значит, ее держал в руках убийца, значит, не только хозяин, но и гость разливал виски. Значит, сидели долго, курили, беседовали.

– А почему вы решили, что курили? – спросил Гордюхин.

– На пепельнице есть отпечатки пальцев? – спросила Касатонова.

– Нет.

– Балмасовских тоже нет?

– Никаких.

– Вот и доказательство. К тому же на столе зажигалка... Значит, за столом был хоть один курящий.

– Зажигалка? – удивился Гордюхин. – На столе?

– А вы не помните?