Семь молоденьких девиц, или Дом вверх дном - Элизабет Мид-Смит

Девушка воодушевилась и, казалось, совершенно преобразилась под влиянием этого вдохновенного призыва к освобождению людей из рабства.

Вникая в смысл ее речи, я забыла про свою ненависть, забыла, что она не англичанка, а ненавистная мне американка; я сознавала только одно: что она произносила такие возвышенные, полные глубокого смысла слова, что даже мой отец мог бы избрать их темой для проповеди.

Несколько секунд я простояла, не двигаясь, пока слушательницы громко выражали Адели свое восхищение. Я уже намеревалась выйти из беседки, но как раз в эту минуту насмешливое замечание Джулии заставило меня остановиться:

– Знаете что? – сказала она. – Если я не ошибаюсь, там, в старой беседке, должно быть, прячется кошка! Я сейчас посмотрю, что там такое шуршит.

Никто не обратил особого внимания на ее слова, и она одна подошла к беседке. Джулия заглянула внутрь и увидела меня… Она не проронила ни слова, только своим взглядом как будто пронзила меня насквозь. Затем она удалилась и села на прежнее место среди остальных девиц.

– Ну что, Джулия, нашла кошку? – услышала я вопрос Адели.

– Нет, мне показалось, – ответила Джулия. – Пойдемте в дом. Мне что-то надоело сидеть здесь, в саду. Когда я долго остаюсь на воздухе, у меня начинает болеть голова.

Адель встала, и обе девушки, взявшись под руки, направились к дому. Веда и Люси, однако, остались сидеть на своих местах, а я не смела пошевелиться, опасаясь, чтобы они, как и Джулия, не заметили меня.

– Хотела бы я знать, где сейчас находится Маргарет, – донесся до меня голос Веды.

– Ах, какое вам дело до нее, – отвечала Люси. – Но что это с вами, Веда, вы кажется, чем-то расстроены?

– Я, право, не знаю, но мне как-то не по себе. Но что за чудный монолог! Какая великолепная актриса могла бы выйти из Адели!

– Да, она мастерски декламирует, и каждое слово у нее глубоко прочувствовано. Как бы я хотела, чтобы Маргарет поняла и оценила ее! У Адели точно две натуры: иногда она кажется вполне заурядной шаловливой девчонкой, а иногда она вдруг делается такой вдумчивой и сердечной.

– И про Джулию можно сказать то же самое, – заметила Веда. – Мне кажется, в них обеих много действительно выдающихся качеств, достойных всяческих похвал. Мне тоже хотелось бы, чтобы Маргарет их полюбила. Вообще я очень жалею Маргарет, – добавила Веда. – Ведь мы не должны забывать, что наш приезд был для нее жестоким ударом.

– Жестоким ударом! – вскричала Люси. – Какая ерунда! Ради Бога, Веда, не надо сентиментальничать насчет Маргарет и ее припадков ревности.

Веда ничего не ответила на это, и обе девушки пошли к дому.

Наконец голоса девушек сменились тишиной, но я все не выходила из беседки. На меня напал страх. Джулия видела меня, она поняла, что я притаилась в беседке, чтобы подслушать, о чем они говорят, и заметила мое сконфуженное, покрасневшее лицо. Я ожидала, что она громко вскрикнет, чем заставит меня выйти и показаться перед всеми. Но она пощадила меня…

«О, конечно, я была неправа! – сказала я сама себе. – Это было какое-то безумие, зачем только я спряталась в этой беседке! Я не понимаю, что со мной случилось. Теперь я в полной власти этой ненавистной Джулии! Теперь она может заставить меня делать все, что захочет, – ведь я скорее готова умереть, только бы мои родители не узнали, что я унизилась до подслушивания!»

Я оставалась в беседке почти до самого обеденного времени и только потом пошла в дом. Я испытывала смешанные чувства стыда и страха, поднимаясь наверх, в свою комнату. Конечно, и Люси, и Веде все уже было известно. Правда, Джулия была столь любезна, что не объявила во всеуслышание, как она застала меня в беседке, но теперь, наедине с остальными девицами, она, конечно, скажет им все.

Я быстро вошла в свою спальню. Если бы Люси было известно, что произошло в беседке, и если бы она начала укорять меня, то я решила прямо сказать ей, что мое положение в доме невыносимо, и что я подслушала их разговор только в целях самозащиты; затем я объявила бы ей, что она и ее подруги могут думать обо мне все, что им угодно, так как мне это решительно безразлично. Однако одного взгляда на спокойное лицо Люси было достаточно, чтобы убедиться, что ей пока еще ничего не известно о моем проступке.

– Как вы сегодня опаздываете, – спокойно заметила она своим обычным тоном. – Уже был первый звонок к обеду, а через минуту-другую будет второй. Не помочь ли вам, Маргарет? Хотите, я поправлю ваши волосы?

– Благодарю, – холодно ответила я, – я и сама могу справиться, – и тотчас же прошла на свою половину спальни.

Ах, какой же нехорошей я становилась! Люси ничего мне не ответила, но было слышно, что она многозначительно вздохнула. Я тоже не промолвила ни слова, но с нескрываемым презрением посмотрела на беспорядок, царивший на ее половине комнаты. Я переоделась в светлое платье, которое всегда надевала к обеду, пригладила свои вьющиеся черные локоны и надела голубой пояс. Покончив со своим туалетом, я стала у открытого окна и вскоре услышала, как Люси подходит ко мне сзади. Теперь мне кажется, что стоило мне обернуться к ней в эту минуту, как она приласкала бы меня, и тогда едва ли приключилось бы все то, что произошло впоследствии. Но я не двигалась с места, а наоборот, даже слегка отвернулась при приближении Люси.

– Что такое с вами, Маргарет? – спросила она. – Вы как будто расстроены или даже сердиты?

– Это вовсе не ваше дело, сержусь ли я или нет, – отрезала я.

– Может быть, и так, – возразила она, – но своим недовольным видом вы очень огорчаете нас – и меня, и Веду.

– Ах, не надоедайте мне с этой вашей Ведой!

– Вы не вправе относиться к ней так пренебрежительно, – недовольным тоном заметила Люси. – Она такая славная девушка, я не знаю другой, подобной ей. Знаете, что я вам скажу? Было бы очень полезно для вас, если бы…

– Если бы что? – перебила я.

– А вот что: дать вам хорошую взбучку да на час-другой запереть в темной комнате!

– А вы прямо напрашиваетесь на то, чтобы вам сказали, что вы дерзкая девчонка, – резко бросила я в ответ.

В это время раздался звонок к обеду.

– Право, любопытно было бы узнать, почему это вам хочется непременно отравить нам всем жизнь? – со смехом сказала Люси. – Перестаньте, Мэгги, давайте-ка лучше будем друзьями!

– Я попрошу вас не называть меня Мэгги, – перебила я ее. – Меня зовут Маргарет, а Мэгги меня могут называть только мои самые близкие друзья.

В ответ я услышала:

– Я очень жалею, что мне приходится спать в одной комнате с вами, и я буду просить миссис Гильярд, чтобы она перевела меня в комнату Веды. Я уверена, что ваша мама не будет против. Я не хочу оставаться в одной комнате с девушкой, с которой я не могу дружить.

Это заявление Люси очень расстроило меня: какой бы злой и непокорной я ни была, мне все-таки совершенно не хотелось, чтобы мои папа и мама узнали о моем скверном поведении. Разве я не обещала своему отцу, что буду вести себя хорошо, что буду тепло обращаться с приезжими девушками, что буду относиться к переменам в нашем доме сколь возможно терпимо. И что же? Выходит, я самым бессовестным образом нарушила данное отцу слово! Эта мысль привела меня в ужас, и потому я обратилась к Люси с просьбой: