Пронск - Даниил Сергеевич Калинин

ворот. Испуганно озираясь по сторонам, они чересчур медленно вступили во двор детинца, но, подталкиваемые в спину соратниками и подгоняемые монгольскими начальниками, татары двинулись вперед, ускоряясь с каждым мгновением. В конце концов, тын не столь и высок, не перехвачен сверху рубленым замком, скрепляющим частокол, а значит, эти бревна можно вывернуть из стены даже арканами, закинув петлю сверху!

Ободренные тем, что гродни детинца орусутов молчат, а из-за тына не раздается ни звука – будто крепость целиком вымерла или покинута защитниками! – поганые уже бодрее принялись разбегаться по площади. Кто-то в поисках сходней, желая подняться на стену, а кто-то уже принялся закидывать петли на бревна частокола, пробуя его на прочность… Прошло совсем немного времени, едва ли четверть часа, прежде чем все свободное пространство за воротами было занято сотнями покоренных, принявшихся активно рубить тын и выворачивать из него бревна без всякого сопротивления орусутов!

Но когда первый заостренный поверху дубовый ствол был наконец завален, и особо любопытный половец сунулся в брешь, посмотреть, что там да как, его встретил короткий точный укол меча, пронзивший живот степняка! Раненый воин упал, дико визжа от боли, а за тыном взревел рог! И тут же над частоколом поднялись десятки русичей, распрямившихся на помосте из телег, а мгновение спустя в воздух взвился град сулиц, разя поганых в упор! Ожили полетевшими вниз стрелами десятки бойниц, смотрящих во двор детинца, а еще больше срез-ней вылетело из-за частокола, где в несколько рядов встали все ополченцы, кто умеет стрелять из луков! Град монгольских и половецких срез-ней, собранных вчера защитниками града да за ночь починенных, жестко хлестнул по поганым, оборвав разом несколько десятков жизней завоевателей, разбойников и убийц, пришедших незваными на Русь…

Наконец, не менее дюжины зажженных, до того вымоченных в расплавленной сере стрел вылетело из внешних бойниц надвратной башни, ударив в бревна мостка. Не все они попали в цель – не менее половины угодило в щиты да самих татар. Но остальные вонзились в дерево, пропитанное зажигательными смесями, и всего за несколько мгновений под ногами покоренных буйно вспыхнуло пламя! Бешено заорали, заверещали половецкие да мокшанские вои, хорезмийские гулямы, когда языки огня лизнули их ноги! Стали спешно (и слепо) спрыгивать агаряне вниз… Прямо на густо стоящие под мостком заостренные колья!

Пять сотен татар (хотя теперь уже десятков на семь-восемь меньше) в одночасье оказались в смертельной ловушке, отрезанные от своих жарким пламенем да рвом, на дне которого их ждут свежеобструганные колья, еще пахнущие деревом… И в скученной тесноте поганых, сгрудившихся на открытой и простреливаемой со всех сторон площадке, редко когда летящие вниз сулица или срезень не находят цели!

Злобно стиснул зубы нойон Бурундай, узнав, как провел его воевода орусутов! Впрочем, он давно смирился с тем, что потеряет первых нукеров из числа покоренных, кто войдет в цитадель, разве что не ждал, что в ловушке окажется столь много воинов… И все же их гибель будет не критична для его туменов, хотя и довольно чувствительна. А потому темник не растерялся, а сохранил лицо и внешнее спокойствие на глазах ближников и телохранителей. Недовольно сощурившись, он лениво бросил гонцу-туаджи:

– Пусть нукеры кипчаков и мордуканов берут лестницы и идут вперед прямо сейчас. Штурм мы не остановим, а когда мост прогорит, закидаем ров вязанками хвороста. Сегодня крепость орусутов падет! А иначе я…

Закончить свою речь темник не успел: к его ставке на взмыленном коне подскакал еще один гонец-туаджи, дико вскричавший уже загодя:

– Мой господин! Орусуты напали на выпасы скота и лошадей! Их много, несколько сотен! Большинство вышло на лыжах из леса, но есть и конные, они атаковали с севера – с реки! Стража практически вся истреблена!

Бурундай злобно скрипнул зубами, после чего взревел уже во всю мощь легких, обращаясь к своим телохранителям – единственным во всем войске, кто сейчас важно держался в седлах, верхом на невысоких монгольских жеребцах:

– Тургауды, скачите быстрее к выпасам! Нужно остановить орусутов!

Глава 4

Азыд со своим десятком сидел вокруг потрескивающего, весело горящего костра, едва ли не захлебываясь от обильно выступившей во рту слюны. На треноге над огнем висел большой медный котел, а в котле варились остатки бараньей тушки; точнее, нескольких бараньих тушек разом! Кипчаки – а храброго, но уже немолодого монгольского воина поставили старшим именно над кипчаками – уговорили своего арбаная приготовить шорбу, хорошо знакомое им и любимое блюдо. Конечно, Азыд предпочел бы печеного на вертеле мяса, пригорающего с внешней стороны и сочного, еще истекающего кровью внутри, с неповторимым дымным ароматом! Но, увы, с едой, а особенно мясом, в последнее время стало туго. Большая загонная охота в степи, устроенная монголами по осени, перед самым нападением на орусутов, кормила их несколько седмиц. Поначалу нукеры ели свежую убоину, а после, уже в походе, питались вяленым мясом, хорошо хранящимся на морозе…

Однако монгольская армия, привыкшая подчистую грабить покоренных, рассчитывала пополнить запасы муки и зерна, а также поголовье скота в пределах земель орусутов! Казалось, что это не будет сложным, ведь, по донесениям лазутчиков, поселения землепашцев густо разбросаны вдоль рек; собственно, лазутчики не соврали… Вот только трусливые орусуты попрятались в лесах, схоронив все свои запасы! Еще ни одного толкового грабежа у монголов не получилось… Зато сколько раз из чащи раскинувшихся на речных берегах лесов в доблестных нукеров Бату-хана летели разящие стрелы?! Даже чингизид Бури, молодой правнук великого Чингисхана, пал от одной из них!

Злые, трусливые люди живут на этой земле, не хотят умирать, не хотят отдавать свое добро, своих женщин великим и грозным монгольским воинам! И сама земля орусутов – злая! Она изматывает нукеров степи трескучими морозами и снежными заносами на их пути, скрывает лучников врага от внимательных взглядов дозорных…

– Арбанай, не пора ли бросить в воду пшено?

К Азыду обратился молодой Ильчин, чем-то напоминающий бывалому монголу собственного старшего сына, отчего последний относился к кипчаку чуть более милостиво, чем к остальным. Десятник важно кивнул – и в жижу, куда накидали полуобглоданных костей с остатками мяса на них, полетела заранее прокаленная на огне и оттого вздутая крупа, очень быстро разваривающаяся в воде. Хорошо бы бросить в варево также и твердые шарики специально высушенного со специями творога – курута, что могут хранится долгое время… Но, увы, курут кончился уже как несколько дней, да и пшенной крупы осталось совсем немного! В последнее время заметно сократилось и поголовье овечьих отар – если раньше одной бараньей