Цена притворства - Снежана Черная

В пятницу, ровно через пять дней, состоится грандиозный бал, а в субботу наше с Аскольдом торжественное бракосочетание. А там уже выбор останется невелик: прилюдно сказать нет и не далее чем к вечеру того же дня всё равно получить в свой паспорт штамп, или же избавить себя от долгой агонии и получить печать добровольно. Если честно, Аскольда я побаивалась. После того, как я окажусь в его юрисдикции, ничто мне уже не поможет. Одному богу известно, какая пакость придёт в голову этому моральному уроду в случае прилюдного позора.

Перспективы, прямо скажем, не фонтан. Пожалуй, единственное, что меня во всём этом радовало, это то, что терять мне уже нечего. А коли нечего терять, то и рисковать легко. И я собиралась рискнуть! Причём, рискнуть, поразив всех широтой размаха.

Если коротко: я собиралась стать Золушкой нашего времени и сбежать со своего первого бала, оставив “принца” с носом. Звучит пафосно, но в моей ситуации было бы глупо не попробовать, а там уже или пан или пропал.

Вечером, как и обещала, ко мне заскочила Алиска Самойлова, и к тому моменту я уже чётко представляла себе план действий. Прежде всего мне нужен был Тоха. Он, кстати, писал мне пару раз на мобильный, но посвящать его в свои планы по телефону я не решалась. Слишком просто и совсем не похоже на отца – оставить мне телефон, когда все личные контакты были сведены до минимума. Вывод напрашивается сам: если папа не конфисковал мой мобильный сразу, значит, спокоен на этот счёт. Не удивлюсь, если тот же Бультерьер контролирует все мои звонки, также как и переписку. Поэтому, воспользовавшись старым добрым способом общения на расстоянии – ручкой и бумагой, - я запечатала конверт и пошла встречать Алиску.

Алиса - дочь банкира Георгия Самойлова, бывшего офицера КГБ, кстати. Не знаю, благодаря ли первому факту его биографии или второму, но, в отличие от Тохи, общаться с Алисой мне папа не запрещал. Конечно, ведь Тоха гол как сокол, а его родители обычные честные работяги. В то время как Алиска, чей папаша ещё в 90-ых переметнулся в коммерцию, в нашем доме желанный гость.

Лично для меня разница в статусе никогда не являлась преградой к дружеским отношениям, по крайней мере, я искренне в это верила. Но мои родители сами всегда поддерживали только полезные знакомства и руководствовались той же логикой, ограничивая мои - Тоха был редким исключением и то лишь до того момента, когда папа решил одним махом лишить меня последних атрибутов мнимой свободы.

Мы сидели в тени раскидистого дерева, Алиска без остановки делилась со мной последними новостями вперемешку с собственными переживаниями, а я в это время размышляла о своём. Больше всего на свете мне хотелось быть свободной! Вести обычную жизнь, ходить в обычную школу, дружить с обычными сверстниками и просто наслаждаться жизнью.

Когда бабушка была ещё жива, я иногда проводила время у неё, особенно после рождения Алекса. Помнится, в то лето я осталась с ней на все каникулы, и это, наверное, было самым прекрасным временем в моей жизни. Бабуля жила в посёлке городского типа, хоть и в добротном, но совершенно обычном доме, где прошли лучшие дни моего детства.

Папа не раз пытался перетащить её ближе к цивилизации, но бабуля любила свою родную деревушку и никуда переезжать не хотела.

По вечерам мы с ней жарили семечки на чугунной сковородке и лузгали их во дворе за разговорами. Я делилась с ней своими подростковыми переживаниями, а она всегда успокаивала и помогала советом. С ней мы беседовали на все темы, разве что о матери не упоминали - о ней бабуля, почему-то говорить не любила.

Мне безумно нравилась эта обычная жизнь, когда не нужно притворяться и постоянно чему-то соответствовать. По утрам я старалась проснуться как можно раньше, чтобы как можно больше всего успеть. Я лазала на дерево с бидончиком на шее и рвала сочную черешню, помогала дёргать сорняки на грядках и ходила с бабушкой в лес за земляникой и морошкой, а потом мы вместе делали из ягод варенье. Кстати, земляничное и морошковое варенья до сих пор мои самые любимые.

У меня появились друзья, с которыми я проводила много времени на речке с удочками или на лавочке возле дома. От них я научилась печь картошку в золе, плести венки, ловить на блесну карасей и краснопёрок и много чего ещё. Но главное, чему я от них научилась - это бескорыстной дружбе. Впервые в жизни я была кому-то интересна просто так. Не из-за своих родителей, а только за то, что я такая, какая есть на самом деле. Это казалось мне таким прекрасным, что хотелось кукарекать от счастья. Я тихо завидовала этим ребятам. Завидовала и в то же время боялась потерять их доверие. Поэтому не рассказывала им о заграничных курортах, где я бывала минимум два раза в год. Молчала о своём пони - подарке родителей ко дню рождения, выключила и спрятала свой мобильный - невиданная роскошь на то время, и даже делала вид, что у меня совершенно нет карманных денег. Потому что у них их тоже не было, но зато они умели их заработать. Возле единственного магазина ребята расстилали старые газеты прямо на земле и продавали свежепойманных рыбёшек. Или помогали соседям рвать вишню и абрикосы за мизерное, на мой взгляд, вознаграждение. И я тоже с радостью вскакивала по утрам ни свет ни заря, мчалась с удочкой на речку и лазала вместе с ними по соседским деревьям. На вырученные копейки мы покупали кока-колу и мороженое в вафельных стаканчиках, а если улов был хорошим, то даже эскимо. Стыдно признаться, я, дочь главного дистрибьютора этой газированной отравы по всей стране, пила колу, которую ненавижу, и закусывала дешёвым пломбиром. Мало того, эти нехитрые лакомства, показались мне тогда самым вкусным деликатесом. Может, потому, что впервые в жизни заработала на них сама?

Это было хорошее время, но всё хорошее когда-то заканчивается, закончились и летние каникулы. Я вернулась домой и первым делом попросила у отца разрешения переехать к бабушке. Алекс только-только родился, и в семье на меня обращали внимание ещё меньше, чем до этого. Я думала, что всем будет только лучше, если я поживу пока в деревне, но отец, видимо, считал по-другому. Главным его аргументом была деревенская общеобразовательная школа, которая отца по понятным причинам, не устраивала.

Позже, когда я завела разговор об университете и изучении журналистики после гимназии, отец меня удивил.

- Зачем? – спросил он тогда. – Ты всё равно никогда не будешь работать.

Уже в тот момент стоило задуматься над тем, что папа, по обыкновению, всё решил за меня. Но меня это не смутило, я всё равно решила поступить по-своему. По этой причине, я даже не заикалась об Оксфорде или Лондонском Университете, куда отправились многие мои бывшие одноклассники. Я просто молча подала документы в Государственный Гуманитарный и на общих основаниях прошла конкурс. Моему счастью не было предела. Мне не терпелось объявить о своей победе, хоть я уже наперёд предполагала реакцию обоих.

Снисходительно-саркастически наблюдая за равнодушием отца и лёгким презрением матери, я лишний раз убедилась, что поступаю правильно.

- Твой выбор меня не удивляет, - сказал тогда отец, - трудно найти профессию ещё хуже.