Со мной летела бомба - Сергей Майоров

— А вы знаете, — я придал своему голосу северный акцент: уж с кем, с кем, а с людьми, побывавшими на Севере, я пообщался предостаточно, — мне рекомендовали Ольгу Кореневу. Я бы с ней хотел пообщаться. Говорят, толковый риелтор.

— Оля болеет, — с улыбкой голубого воришки пояснил генеральный директор предприятия. — Мы предоставим вам другого классного специалиста.

— Плачу пятьсот баксов вашей конторе, чтобы работать с Кореневой, — бесцеремонно заявил я и вытянул под столом ноги.

На скулах генерального заиграли желваки отчаяния. Он, как филин на ветке, крутнулся на стуле и зашипел сидящей рядом красотке:

— Верочка, срочно найди Оленьку!

Верочка одернула катастрофически короткую юбку, вспорхнула и зашла в смежный кабинет. Через приоткрытую дверь я услышал сначала один приглушенный разговор, потом звонок в другой адрес и — долгое молчание. Через мгновение девушка появилась.

— Сергей Николаевич, а ее нигде нет.

— А ты куда звонила? — раздраженно спросил директор, не желающий расставаться с мыслью о пятистах баксах.

Короткое замешательство, которое заметил один я.

— Ольге домой.

Под рявканье: «Черт его знает, что происходит!» — не соглашаться с которым у меня не было совершенно никаких оснований, я вежливо попросил разрешения позвонить маме.

Зайдя в тот же кабинет, я снял трубку и набрал номер АТС.

— Девушка, — приглушенно бормотал я, — уголовный розыск вас беспокоит. Капитан Загорский. Сейчас было произведено два звонка с этого номера. Вы поставите меня перед собой на колени, если назовете их.

Верочка соврала. Она не звонила Ольге Кореневой домой. Ни один из двух номеров не принадлежал квартире двадцать семь дома одиннадцать по улице Стофато. Листочек с продиктованными мне цифрами утонул в кармане куртки.

Открыв ногой дверь, я под изумленные взгляды лицензированных мошенников вышел из офиса. Они даже друг другу лгут, как воду пьют. Скотство в законе. С такими западло даже прощаться. Единственное, что меня в последующем может заинтересовать по этому делу, — это личность Верочки. Но брать за ноздри эту маленькую стервочку нужно лишь после того, как я узнаю, у кого это она так загадочно справлялась по телефону о Кореневой. А пока пусть сидят и плавят мозги — кто я такой и чего мне нужно было.

Работы было столько, что от избытка мыслей начинала убыстряться походка и я переставал замечать на улице мелочи, которые раньше ни за что бы не пропустил. Я не заметил, как дошел до отдела. Первым делом позвонил в больницу. Состояние Алексея не улучшилось, но и не стало хуже. Стабильное… Ненавижу это слово.

Теперь — работа. Я вынул из сейфа свой маленький карманный ежедневник. Итак, кому принадлежат телефоны, по которым Верка-модистка искала Кореневу? Оператор адресного бюро бесстрастно выдала два адреса. По первому проживает некто Фокин, по второму некто Жилко. Теперь нужно…

Стоп.

У меня повлажнели ладони. Безошибочный признак того, что случилось нечто важное. Стараясь не спугнуть догадки, я медленно облокотился о стол. Что только что произошло в моей голове без логики, автоматически?

Фокин, Жилко, номера телефонов… Вот оно!..

Где я слышал фамилию — Жилко? Черт… И ведь недавно слышал! Возможно, что даже вчера или сегодня!

Я встал и подошел к окну. Что было вчера? Я послал Лешу на обед, и он не вернулся. А перед этим? Леша отдал мне данные на…

— Жилко! — выдохнул я и метнулся к сейфу.

Жилко! Вот они, эти листы, отданные мне Гольцовым! Из «строгача» — «семерочки» — совершил побег Жилко Степан Иванович, восемьдесят второго года рождения… Место жительства… Минская, двенадцать, квартира двадцать пять! Это адрес, который мне только что назвала по номеру оператор АБ! Мать моя!

Верочка звонила на домашний телефон беглого Жилко, чтобы справиться о Кореневой?!

Я ворвался в кабинет Обрезанова как торнадо.

— Макс! Три пулемета, зенитную установку, машину и двоих наших! Быстро!..

Глядя, как начальник снимает трубку прямого с дежуркой телефона, я добавил:

— Пока еду, отправь патруль на Минскую, двенадцать, двадцать пять! Пусть перекроют выход из подъезда и тыльную сторону дома!..

Улица Минская — это тоже моя территория. Я знаю на всей ее протяженности каждый куст, каждую дырку в заборе. Понятно, что я не могу знать каждого, кто на ней проживает. Тем более что, пока существуют такие организации, как «Гарант-Риелт», постоянных жителей на улицах города в ближайшее время не предвидится. Знаю я и двенадцатый дом. Это стандартная пятиэтажка хрущевской постройки, ориентированная на людей с доходами ниже среднего. Хоть двадцать пятая квартира и расположена на четвертом этаже, это не говорит о том, что в случае опасности из ее окна нельзя выпрыгнуть. А какая опасность может быть ужасней той, когда в твою дверь стучит полиция, а ты находишься в федеральном розыске как сбежавший из колонии строгого режима? Тут и с крыши прыгнешь. Поэтому я и боялся, что искомый фигурант, поняв, что он под контролем, начнет делать невозможное.

Естественно, патруль все сделал так, как не нужно. Мужики свою задачу понимают весьма однобоко. Перед подъездом стояли «Жигули» с включенным проблесковым маячком, слава богу, без сирены, а перед подъездом и сзади дома, как оловянные солдатики, замерли двое сержантов с автоматами. Интересно, Жилко, если он не сбежал еще тогда, когда за пять километров от дома услышал сирену, уже догадался, что это за ним приехали? Наверное, догадался, потому что из жителей дома на сегодняшний момент он один, кто сделал рывок из колонии строгого режима.

Оставив гвардию на прежних местах, я с двумя операми взбежал на четвертый этаж. На площадке мы загнали патроны в патронники и отстегнули шнуры от пистолетов. Это тот момент, когда между тобой и тем, кто в квартире, — вечность. Но дверь — не вечность. Человек в состоянии аффекта способен выломать голыми руками даже стальную дверь, это я знаю по себе. Вечность — это способность не отказаться от того, чтобы зайти в квартиру. Как только в твоей голове хотя бы раз возникнет мысль о том, что дверь ломать не нужно, как только ты выскажешь предположение о целесообразности дожидаться ОМОН — иди к начальнику, молча клади ему на стол удостоверение и так же молча уходи к такой-то матери. Больше ты никто. Во всяком случае — в этой жизни. Потому что ничего путного, кроме как искать и находить, защищать и терпеть, ты не умеешь. И вряд ли уже научишься. Уволившийся из-за слома внутренней пружины опер будет прятаться от самого себя до конца дней своих.

— Что бы ни произошло, он нужен мне живой, — сдувая с губ капли пота, шептал я операм. — Можете отстрелить ему ноги и руки, но он должен жить.

Дверь поддалась лишь с третьего удара. Она ввалилась в комнату как-то неудачно, встав наперекосяк. Пока мы пробивались сквозь разорванный дерматин и отталкивали дверь, в коридоре громыхнул первый выстрел. Мне не нужно было даже думать — стреляли из «ТТ». Пуля срезала кусок штукатурки и впилась в косяк. Я не видел, кто стрелял. Огонь велся из комнаты, расположенной под углом к коридору.