Великие Моголы. Потомки Чингисхана и Тамерлана - Бембер Гаскойн

Немедленно после восшествия на трон Хумаюн позаботился о том, чтобы преобразовать двор в соответствии со своим вкусом, и его новые правила превратили дело управления в сложнейшую астрологическую игру. Общественные учреждения были разделены на четыре ведомства соответственно четырем стихиям. Ведомство Земли занималось сельским хозяйством и строительством, ведомство Воды – каналами и винными погребами, ведомство Огня – делами военными; здесь существовало некое символическое соответствие, но поелику символика не всегда хорошо сочетается с практикой, ведомству Воздуха пришлось иметь дело с весьма пестрым набором сюжетов, таких, как «гардероб, кухня, конюшни и необходимая забота о мулах и верблюдах». Каждый день недели был отведен определенным делам или удовольствиям – в соответствии с превалирующей планетой, в связи со значением которой Хумаюн надевал платье того или иного цвета. К примеру, в воскресенье он появлялся в желтых одеждах и занимался государственными делами, в понедельник – в зеленых и веселился. Среди тех, кто претерпевал от такой системы не просто неудобства и проволочки, были преступившие закон, ибо они имели несчастье появляться перед Хумаюном во вторник, «когда его величество надевал красные одежды в честь Марса и восседал на троне гнева и мщения», и потому мера назначаемого наказания превосходила меру преступления. Суеверие и ребячество достигали своего пика в действах на так называемом «ковре увеселений» Хумаюна – огромном круглом ковре с изображениями всех астрологических параферналий. Хумаюн усаживался на Солнце, окруженный своими военачальниками и придворными, которые бросали кости с рисунками человеческих фигур – стоящих, сидящих или лежащих. Играющие должны были принимать позу, какая им выпадала, и это, как утверждает свидетель, «служило поводом для бурного веселья».

Однако император лелеял и весьма серьезные планы для своей столицы, соответствующие культурным и прогрессивным традициям Тимуридов. В 1553 году Хумаюн лично заложил первый камень в основание нового города в Дели.[19]По количеству городов в этом регионе с Дели может соперничать только Троя, и современный Новый Дели по меньшей мере двенадцатый. Город, заложенный Хумаюном, получил название Дин-Панах, то есть Прибежище Веры, и после его основания по всему мусульманскому миру распространился слух, что здесь находится столица свободной империи, в которой философы и поэты – независимо от того, к какому толку ислама они принадлежат, – будут желанными гостями, не в пример фанатизму и преследованиям, осуществляемым правящими династиями в Персии и Турции. Ученые изгнанники и впрямь начали приезжать из этих стран, и Хумаюн, должно быть, полагал, что создает культурный центр, достойный традиций Самарканда и Герата. Увы, ему на это было отпущено слишком мало времени, хотя его наследники осуществили впоследствии его мечту в Фатехпур Сикри и Агре. От Дин-Панаха Хумаюна до наших дней сохранились только высокие стены цитадели, известные под названием Пурана-Кила, или Старый форт. По иронии судьбы два здания, уцелевшие среди этих стен, были построены злейшим врагом Хумаюна Шер-шахом.

В первые пять лет правления Хумаюна два опасных врага неуклонно расширяли сферу своего влияния. На юго-западе правитель Гуджарата султан Бахадур, а на востоке – Шер-хан, позднее объявивший себя Шер-шахом. Последний был вождем множества афганцев, спустя годы осевших по берегу Ганга в Бихаре. От султана Бахадура сравнительно легко отделались, правда, не только силами армии моголов. В 1535 году Хумаюн решил-таки выступить против него и быстро добился успеха, захватив такие известные крепости, как Манду и Чампанер, и оттеснив султана Бахадура к морскому побережью, откуда тот бежал вместе с португальцами, обосновавшимися на острове Диу. Однако после этого Хумаюн предался долгому празднованию победы в двух завоеванных крепостях и праздновал до тех пор, пока сведения о деятельности Шер-хана на востоке не стали настолько тревожными, что он был вынужден спешно вернуться в Агру. Султан Бахадур тем временем преспокойно вернулся в собственные владения. Но спустя всего несколько месяцев его новые союзники португальцы добились успеха там, где Хумаюн потерпел неудачу. На дипломатических переговорах, во время которых Бахадур намеревался похитить португальского вице-короля, а вице-король строил планы захвата Бахадура, разразилось, что и неудивительно, сражение, в котором султан был убит. Европейцы доказали, что более чем способны усваивать местные обычаи.

Главной задачей Хумаюна на востоке было предотвратить захват Шер-ханом Бенгалии, овладение которой значительно увеличило бы его богатство и мощь, но император только к началу дождливого сезона 1537 года подготовился к выходу на судах по Джамне и далее по Гангу в сопровождении двоих своих братьев, Аскари и Хиндала, и большей части гарема. Экспедиция задержалась на полгода в Чунаре, сильной крепости на высоком берегу Ганга, которую удерживал сын Шер-хана и которую Хумаюн считал нужным захватить, чтобы обезопасить свой тыл. Проволочка привела к тому, что Хумаюн достиг Бенгалии слишком поздно. Когда он прибыл в столицу Бенгалии Гаур, город, славившийся своим богатством и огромными хлебными амбарами, то обнаружил, что улицы усеяны трупами, а зернохранилища пусты. Шер-хан побывал здесь до него, вывез из города все ценное и занимал теперь позиции позади Хумаюна, отрезав его от Дели. Вопреки этой очевидной опасности Хумаюн по своему обыкновению, как свидетельствуют его личные слуги, «весьма нерасчетливо уединился на длительное время в своем гареме и окружил себя всевозможной роскошью».

Однако на этот раз известия, которые дошли до него из центра, были куда более тревожными, чем те, что вынудили его покинуть Манду. Брату Хумаюна Хиндалу, теперь уже девятнадцатилетнему, было приказано стать лагерем на полпути по Гангу именно с целью оберегать тылы Хумаюна, но он покинул свой пост и вернулся в Агру, где поселился в королевском дворце и вел себя как настоящий император. Хумаюн послал почтенного шейха Бахлула урезонить Хиндала, но тот убил старика и начал уже открытый мятеж, повелев упоминать в хутбе свое имя и двинув войско против Дели. В то же время другой брат, Камран, более старший по возрасту и более коварный, чем Хиндал, тоже устремился к Дели из своих владений в Пенджабе – якобы с целью помочь Хумаюну, но в действительности, как показали его дальнейшие действия, с намерением предъявить свои претензии на гибнущую империю брата. Он отговаривал Хиндала от дальнейшего открытого неповиновения, но его истинные намерения стали ясными после того, как оба брата пренебрегли настойчивыми призывами Хумаюна прийти ему на помощь во время опасного прохода по территории, которую Хиндал, по существу, уступил Шер-хану. Зловещий характер событий усугубило то обстоятельство, что именно в это время Шер-хан принял решение именовать себя Шер-шахом, претендуя таким образом на имперский статус.

Армии Хумаюна и Шер-шаха сошлись на берегах Ганга возле Чаусы, на восток от Бенареса. По тактическим соображениям того времени атака, вероятнее всего, кончилась бы неудачей, главным образом потому, что артиллерия, наиболее мощное оружие в сражениях на открытом пространстве с тех пор, как его ввели Моголы, была практически немобильна и могла быть использована только при оборонительных действиях. Стало быть, первая задача армии состояла в том, чтобы укрыться за ограждением из повозок, связанных между собой, – так поступил в свое время Бабур при Панипате. Теперь, при Чаусе, армии просидели рядышком целых три месяца, укрепляя оборонительные сооружения, в то время как их предводители вели вялые дипломатические переговоры. Сохранился живой и яркий рассказ о том, как посол Хумаюна, некий мулла Мухаммед Азиз обнаружил Шер-шаха в следующем виде: закатав рукава, тот с заступом в руках помогал укреплять оборонительный вал. Посол и военачальник уселись прямо на землю для обмена мнениями, и переговоры их в конечном счете привели к соглашению, по которому Шер-шах получал Бенгалию и Бихар, но только в виде жалованных земель от законного императора Хумаюна. Типично для Хумаюна было настаивать на этом совершенно мальчишеском, пусть внешне и благопристойном решении вопроса, хотя его армия могла атаковать войско Шер-шаха, и тот отступил бы в страхе и раболепстве; не менее типично было и для Шер-шаха согласиться на подобную роль при столь печальных для него обстоятельствах, а потом использовать ее для того, чтобы ошеломить и разгромить Хумаюна, бессердечно предав его и нарушив только что заключенное соглашение. Хумаюн вывел свое войско с подготовленных оборонительных позиций, а Шер-шах, отойдя со своей армией всего на несколько миль, вернулся ночью и обнаружил лагерь Хумаюна спящим и неготовым к отпору.