Снегозавр - Том Флетчер

В тот день Уильям уже в седьмой раз проехал вдоль полок с хлопьями. Он никак не мог отвлечься от размышлений об отце и отделаться от чувства пустоты. И тут у него за спиной вдруг послышалось хихиканье.

Он развернулся, но увидел лишь пустой проход между полками. Позади никого не было.

Странно.

Вдруг кто-то быстро пробежал мимо, но когда Уильям развернул кресло, то никого не увидел.

– Кто здесь? – спросил он, но ему никто не ответил.

Он уже собирался отправиться на поиски отца, но краем глаза вдруг заметил нечто странное. Прямо на него по проходу неслось что-то белое. Вернее, летело по воздуху. Уильям никогда не видел ничего подобного. Летело оно очень быстро и при этом постоянно меняло очертания, тряслось и вздрагивало, будто мокрое привидение!

Уильям так и замер. Он совершенно растерялся, а белое нечто приближалось, росло и наконец…

Прямо в лицо Уильяму влетел громадный пакет жирных сливок!

Вы даже представить себе не можете, сколько сливок на него вылилось. Вообразите самую большую в мире упаковку сливок… а теперь удвойте это количество! Добавьте еще немного, и всё равно, пожалуй, не хватит.

Сливки покрыли Уильяма с головы до ног. Он стал похож на сливочное привидение! Но и это еще не все… Сливочная волна накрыла его с такой силой, что кресло покатилось назад, скользя по мокрому полу, и Уильям врезался в полки! К счастью, коробки с его любимыми хлопьями смягчили удар, но одна коробка повалилась, увлекая за собой другую, и в конце концов… В конце концов все коробки – даже те, что стояли на самом верху, – свалились на Уильяма!

Они всё падали и падали, как большие картонные костяшки домино. Стоял жуткий грохот.

К самому потолку взметнулись облака хлопьев, кукурузных колечек и овсянки. Посетители супермаркета бросились к пожарным выходам, спасаясь от лавины крошек и сахарной пыли. Никто из них прежде не видел ничего подобного! А посреди всего этого безобразия сидел Уильям, с головы до ног покрытый белыми жирными сливками и обсыпанный всеми видами сухих завтраков, которые только существуют на свете!

И едва Уильям подумал, что худшее позади, как включилась пожарная сигнализация, отреагировавшая на клубы сладкой пыли, и в залы супермаркета обрушились потоки ледяной воды. Разбавив жирные сливки, вода превратила магазин в самую большую в мире тарелку хлопьев с молоком. Вы не поверите, но уже через десять минут явились люди из Книги рекордов Гиннесса, чтобы засвидетельствовать этот рекорд и повесить на стену магазина табличку!

Уильям знал, что в мире есть лишь один человек, которому хватит коварства швырнуть упаковку сливок в мальчика на инвалидном кресле, когда тот выбирает хлопья для завтрака. Когда пелену жирных сливок, застилавшую его глаза, смыло водой, он увидел золотистые локоны Бренды Пейн, исчезавшие за дверью пожарного выхода.

* * *

Мистер Трандл вез несчастного, насквозь промокшего сына по людным заснеженным улицам. Навстречу им весело шагали мамы и папы с детьми. С неба, кружась, опускались снежинки, а глаза детей и взрослых искрились рождественским волшебством. Но Уильям чувствовал себя отвратительно.

То есть, гораздо хуже, чем просто плохо или грустно. Это значит, что никто не понимает, каково тебе. Гадко на душе, и всё вокруг тоже кажется мерзопакостным. Представьте себе самый вкусный, сочный и сырный чизбургер в мире… Если бы Уильям съел его в тот момент, чизбургер показался бы ему совершенно отвратительным! Вот как ужасно он себя чувствовал.

У каждого иногда бывает такое настроение. Но ни один ребенок не должен чувствовать себя отвратительно на Рождество. Это же просто отвратительно!

А Уильяму сейчас было совсем не до Рождества. Ему ни до чего не было дела. Ему хотелось одного – поскорее вернуться в свой гадкий домишко и лечь в свою гадкую кровать.

Уильям и мистер Трандл спешили домой и даже не замечали, что кое-кто следит за ними, прячась в тени.

Кто-то следовал за Уильямом по пятам!

Вечером Уильям сидел за столом в своем покосившемся старом домике. Мистер Трандл приготовил его любимое блюдо: поджаристые рыбные палочки и хрустящие картофельные вафли с печеной фасолью. Но Уильяму сейчас всё что угодно показалось бы гадостью.

– Пап, у меня что-то нет аппетита, – признался Уильям. – Можно я пораньше лягу спать?

Мистер Трандл взглянул на сына, как обычно смотрят родители, когда волнуются, но пытаются этого не показывать.

– Конечно, Уиллипус, – ответил он, пытаясь приободрить Уильяма.

– Терпеть не могу, когда ты меня так называешь! Ну почему мы не можем быть, как все нормальные семьи? – вырвалось у Уильяма.

И он покатил прочь, подальше от этого мерзкого обеденного стола, прочь из этой вонючей гостиной по дурацкому коридору в свою несчастную комнату, на первом этаже рядом с гостиной.

Поставив кресло у кровати, он подтянулся и уселся на покрывало с динозаврами. Снял уличную одежду, переоделся в любимую пижаму (с динозаврами, разумеется), а потом достал из-под подушки свою любимую книжку (очень-очень глупую историю о динозавре, который проглотил целую планету и потом долго маялся животом). С того дня, как Бренда Пейн возникла в его жизни, и превратила ее в сущий ад, лишь одно могло поднять ему настроение – истории о динозаврах.

В этот самый момент на пороге комнаты Уильяма появился мистер Трандл. В руках у него была пачка шоколадного печенья, которое Уильям любил больше всего на свете, и большая кружка теплого молока. Стоило Уильяму увидеть это, как мир показался ему уже не таким мерзопакостным.

Через несколько минут они дочитали любимую книжку Уильяма и доели печенье до последней крошки. Отец и сын сидели и пили теплое молоко – одну кружку на двоих – и тут мистер Трандл спросил:

– Уильям, ты уже решил, что попросишь у Санты в этом году?

Уильям вытер молоко с губ, и немного мерзкого настроения снова просочилось в его душу.

– Сын, в чем дело? – встревожился мистер Трандл.

– Понимаешь, папа… дело в том, что… Санта, скорее всего, не сможет выполнить мое желание, – печально сказал Уильям.

Разумеется, мистер Трандл и раньше слышал от сына эти слова. Вот только в этом году Уильям не смотрел с тоской на свои плакаты с динозаврами. Пустота внутри оказалась настолько глубокой, что потребовалось бы нечто более существенное, чтобы ее заполнить.