Голован - Федор Березин

В самом деле, причем здесь к нашей экспедиции очередная напряженность на южной границе? Да и есть ли та граница вообще? Под напором пустыни и радиоактивных ветров она отодвигается каждый год на десятки километров к северу. И все же, там некий кризис. По слухам, стягиваются дивизии. Ну, или там полки, зовущиеся ныне дивизиями для солидности; народу-то в них не набрать, ибо призыв делать не из кого. Кстати, тут и шкурные вопросы, как ни крути. Все же, это я сейчас гражданский доктор, а не так давно был на военной службе, как и положено нормальному доктору в войну. Так что если на юге что-то действительно серьезное, то призвать обратно могут в два счета. Будешь опять приписан к какому-нибудь бронеходному полку или даже батальону анти-бронеходного заслона – ать-два! – и пикнуть не успеешь. Двое малых детей, говорите, и третий намечается? Ага-ага. И именно поэтому вы напросились в экспедицию, коя намечена к черту на кулички в тылы врага? В армии хоть порядок и дисциплина, никуда не денетесь, а на экваторе сгинете за так. Или скорее, настанет вам индивидуальный массаракш еще до того, как туда доберетесь.

Вообще-то, конечно, я в экспедицию не напрашивался, Жуж Шоймар нашел меня сам. Но что правда, я и не упирался. Чем-то меня Жуж сразу и окончательно покорил. Но сейчас не об этом, да и было уж о том.

Толи в связи с кризисом на юге… Будем все ж считать, что в связи с ним, уважая поблекшую и осунувшуюся теорию причинно-следственной связности… В общем, в связи с какими-то событиями, в верхотуре управленческой пирамиды начались некие подвижки. Не все в нашу пользу. Кое-какие нужные или уже обработанные Шоймаром в требуемом ракурсе люди, отбыли куда-то в командировки, или вообще назначены ответственными за другие участки. Причем, это не только в управленческих структурах армии, а даже в… ныне уже не «Императорской Академии», а «Неизвестных Отцов Департаменте» Науки. Правда, в нашу лузу – воцарившийся повсеместно бардак. Например, подписанные уже снятыми с постов начальниками бумаги способны еще действовать сами по себе. Но, конечно же, лавочка может закрыться в любой момент. И значит, мы не спим, не едим, а все время бегаем от склада к складу, и везде пытаемся хапать, хапать и хапать. Кое-где, для прокрутки осей, приходится делиться. Но Шоймар не бука, он понимает жизнь. Легко расстается с половиной банок консервов, если некий гвардеец-корнет явно может поставить сапог поперек двери, найдя в бумаженции не там поставленную закорючку.

Или водилы данных нам на время грузовиков. По всем законам, они, вместе со своими трехосными «скарабеями» должны быть направлены если не на фронт, то, по крайней мере, в лагеря подготовки. Или припасы возить на секретные армейские склады, а может эвакуировать что-нибудь, если, разумеется, дело снова дойдет до эвакуации. Дойти, кстати, может. Все уж научены. В атомно-бомбовозный век эвакуацию следует делать До Того Как, и никак не позже. Иначе, когда атомно-грибной суп уже высасывает воздух из распластанных на Сфере Мира городов, становится слишком поздно. Но Шоймар – это шоу-мен, к тому же, с большой дороги. Он – профессор и тот, кто с на короткой ноге с академиками – умудрился побалакать с каждым из наших солдатиков-водил в индивидуальном режиме. На уши им навешал – только Выдувальщик Сферы знает чего. Мол, и вообще их от службы освободит, и на блатную работу после той службы устроит, будут, мол, при Департаменте, что кот в масле. Что, «вы лучше тут у меня прокантуйтесь, ребятки, а то – сто один процент – на прорыв еще старого минного пояса канувшего в лету Голубого Союза загремите, да еще через радиоактивную местность. Ну и что-то там про неизлечимость импотенции в придачу; а парни-то молодые – у них данное дело на первом плане. Короче, оба грузовика в нашем распоряжении. Не исключено, что на тех «скарабеях» мы даже в путь тронемся.

Эх, хорошо бы так и ехать на них, пусть и в кузове до самой-самой цели, но смутно мне кажется, что придется-таки на каком-то этапе топать на своих двоих. Но ведь это так далеко впереди по реке Времени, правильно? Не стоит об этом заморачиваться загодя, совсем не стоит.

Телефона у нас на съемной квартире не было, так что за мной прибыл вестовой. Он не сообщил подробностей – да и не знал – просто кодовую фразу: «Эпидемия, доктор Гаал». Все согласно легенде. И значит, хватать тревожный чемодан, да еще сумку со всякой всячиной, в том числе любимой книжкой по кинологии, справочниками по полевой медицине и фармакологии, да несколькими фотографиями родных.

– В провинции Аксельтира эпидемия, так что я…

Ринка, кажется, верит, тем более в Аксельтире и вправду эпидемия. Впрочем, где ее сейчас нет? Правда, в Аксельтире, еще, наверное, и радиация. И потому я добавляю:

– Ничего, все обойдется. И не в таких я переделках бывал.

Бодренькая улыбка не получается, и значит, достраиваю фразу дальше:

– И благо, дети у нас уже есть.

Вот теперь улыбочка наклеена, как следует. Правда, доверия она не внушает, потому как глаза у Ринки на мокром месте. Её вот-вот прорвет, а расстраиваться ей нежелательно, все же… На каком, там, мы месяце? И она как раз об этом:

– Я надеюсь, ты возвратишься к сроку, да?

– Ну, что ты, девочка! Конечно, я тебя лично отвезу в «родильню». Не сомневайся.

Сам я сомневаюсь, и она, пожалуй, тоже. Но хоть, слава Мировому Свету, доверяет версии о том, что я в эпидемиологическом отряде. Мы обнимаемся. Все-таки хорошо, что сигнал застал меня дома, есть время на все эти обнимашечки, на поцелуи. И теперь подходит очередь детей.

– Ты на войну, папа? – спрашивает Гай даже с некоторой надеждой.

Я треплю его по чубчику.

– Нет, сынок, ты что! Ведь папа у тебя просто доктор. Буду лечить больных. Там сын у многих «бо-бо».

– Ладно, лечи их побыстрей.

Киваю:

– Я быстро справлюсь, не волнуйся.

– Хочешь, я тебе дам мой «зубоскал»? – спрашивает Гай. Явно видно, что с любимым танком ему расставаться не хочется ни в жизнь, но ведь любимому папе нужнее, правильно?

– Не, Гай, – успокаиваю, – не надо. Там у меня, может, будет настоящий.

– Правда?! – глаза у сына блестят. Отныне он мне завидует.

А вот Рада, та уже в слезах. Как всякая маленькая женщина, она очень чуткая, да и мама как не сдерживается, но все же смахивает слезу.

Поднимаю дочь на руки.

– Тебе привезу чего-нибудь интересное. Обещаю.

Она молча кивает. Потом вспоминает:

– Знаешь, папа, а мне скоро уже в школу.

– Ну, к твоей школе, я уж точно вернусь.

Тут я говорю уверенно, потому что, в самом деле, до школы ей еще года два, а то и все три, в зависимости от наладки Департамента Образования.

А вот теперь…

Вот кто действительно расколол все мои трюки с эпидемиологией, так это мама. Она меня насквозь видит. Благо, еще и понимает. Ну конечно, на счет подробностей, то есть, тропиков, все-таки, не догадывается. Тут и сам Выдувальщик ногу сломит, докумекать. Потому я спокоен. Более потому, что она меня никогда не выдаст. Человек проверенный временем. Обнимаю, ее молча. Мама почти глухая. Стала такой после бомбардировки города пять с половиной годков тому, когда она не смогла добраться до убежища вовремя. Повезло, можно сказать. Благо, то были простые фугаски, а не атомные или химические. Но вот что странно. Мама почти оглохла, а на гитаре может играть по-прежнему. Умница она у меня. Может, кому-то из детей музыкальный слух передаться? Хотелось бы.