Александр I и тайна Федора Козьмича - Константин Кудряшов

О посещении старцем церковной службы сведения противоречивы, но они единогласны в указании, что у себя в селе Козьмич у исповеди и причастия никогда не бывал, чем возбудил даже против себя негодование местного священника, подозревавшего в нем сектанта. Вполне точно установлено, что старец не принял причастия и перед смертью. На неоднократные предложения причаститься Федор Козьмич обычно отвечал: «Господь удостоил меня принимать эту пищу».

Влияние старца возрастало по мере того, как население имело все больше поводов и случаев оценить его достоинства. Переходя из деревни в деревню, Федор Козьмич всюду вносил культурное влияние интеллигентного человека. Наставления его, всегда серьезные и краткие, нередко были «прикровенны», говорились иносказательно, «так что едва были понятны тому, к кому относились». Он оказывал помощь больным, учил грамоте крестьянских детей, знакомил их с историей, географией, Священным Писанием. Сообщаемые им сведения были «чужды какой-либо тенденциозности», правдивы, ясны и, как свидетельствует его биограф, надолго сохранялись в памяти его учеников. С взрослыми Федор Козьмич также или беседовал на религиозные темы, или рассказывал о событиях из русской истории, особенно о военных походах и сражениях. В рассказах об Отечественной войне незаметно для себя самого он вдавался иногда в такие подробности, что вызывал «общее недоумение».

Любопытно, что Федор Козьмич обнаруживал немалое знание крестьянской жизни, отдавал предпочтение земледельцам, делал ценные сельскохозяйственные указания относительно выбора и обработки земли, устройства огородов и всякого рода посевов. Он объяснял «значение земледельческого класса в государственном строе, знакомил крестьян с их правами и обязанностями; учил уважать власть», но вместе с тем внушал и мысль о равенстве. «И цари, и полководцы, и архиереи — такие же люди, как и вы, — говорил он, — только Богу угодно было одних наделить властью великою, а другим предназначил жить под их постоянным покровительством».

По общим отзывам, Федор Козьмич оставлял в окружающих его впечатление человека образованного, по многим указаниям владевшего иностранными языками; но, кажется, под конец жизни старец несколько опростился и огрубел. Федор Козьмич вел обширную переписку с разными лицами чрез странников-богомольцев и постоянно получал известия из России, хотя тщательно скрывал от постороннего глаза чернила и бумагу. Известно, между прочим, что он переписывался с графом Остен-Сакеном. Приводилось немало рассказов о благодеяниях и услугах старца сибирякам. Нужно было им устроить то или другое дело в Петербурге, «маленькие люди» будто бы являлись к старцу Федору Козьмичу, прося заступничества, и он не отказывал: давал письмо, всегда в запечатанном конверте, под непременным условием никому, кроме адресата, письма не показывать — «А то, смотри, пропадешь». Затем он подробно наставлял, куда и к кому в Петербурге явиться. И вмешательство старца Федора Козьмича всегда якобы оказывало желанное действие.

С развитием своей популярности среди населения Федор Козьмич приобретал все более широкий круг почитателей, которые нередко обращались к нему за советом и наставлением. Однако эта известность тяготила старца и побуждала его еще более дорожить своим уединением. Он реже начинает выходить к посетителям, дверь его кельи все чаще остается закрытой. Случались периоды, когда он по целым дням сидел в келье безвыходно.

Из посещавших Федора Козьмича можно отметить епископа Парфения, епископа Иннокентия Камчатского, советника Томского губернского суда Л. И. Савостина и др. Афанасий, епископ Иркутский, не раз навещал старца и даже останавливался у него в келье иногда по нескольку дней. Первая встреча их произошла в селе Краснореченском. Афанасий сам пригласил к себе Федора Козьмича. «Владыка вышел встретить его на крыльцо, — рассказывает очевидец. — Выйдя из одноколки, старец Федор поклонился архиерею в ноги, а владыка старцу, причем они взяли друг у друга правую руку и поцеловались, как целуются между собой священники. Затем преосвященный, уступая дорогу старцу, просил его идти вперед, но старец не соглашался; наконец, владыка взял старца за правую руку, ввел его в горницу, где раньше сам сидел, и начал с ним ходить, не выпуская его руки, как два брата. Долго они так ходили; много говорили даже не по-нашенски, не по-русски, и смеялись. Мы тогда дивились, кто такой наш старец, что ходит так с архиереем и говорит не по-нашенски».

Существует заслуживающий доверия рассказ дочери Хромова о каком-то таинственном высокопоставленном госте старца. Вместе с отцом она приехала навестить Федора Козьмича, когда тот жил еще в Коробейникове. Старец вышел к ним на крыльцо и сказал: «Подождите меня здесь, у меня гости». «Мы отошли немного в сторону от кельи, — рассказывает она, — и подождали у лесочка. Прошло около двух часов времени; наконец из кельи, в сопровождении Федора Козьмича, выходят молодая барышня и офицер в гусарской форме, высокого роста, очень красивый и похожий на покойного наследника Николая Александровича. Старец проводил их довольно далеко, и, когда они прощались, мне показалось, что гусар поцеловал ему руку, чего он никому не позволял. Пока они не исчезли друг у друга из виду, они все время друг другу кланялись. Проводивши гостей, Федор Козьмич вернулся к нам с сияющим лицом и сказал моему отцу: «Деды-то как меня знали, отцы-то как меня знали, дети как знали, а внуки и правнуки вот каким видят»».

«Старец был глуховат на одно ухо, — рассказывает один из его посетителей, — потому говорил немного наклонившись. Во время разговора он или ходил по келье, заложив пальцы правой руки за пояс, как это делают почти все военные, или стоял прямо, повернувшись спиной к окошку». Вышеупомянутый JI. И. Савостин часто навещал старца; в беседе между ними, «которая велась иногда на иностранных языках», обсуждались вопросы государственные, политические и общественные: всеобщая воинская повинность, освобождение крестьян, война 1812 года.

Традиция о Федоре Козьмиче упорно подчеркивает, что он обнаруживал большое знание высшего петербургского света и закулисной придворной жизни конца XVIII и начала XIX века. Он знал всех крупных государственных деятелей, давал их характеристики: с глубоким уважением отзывался о митрополите Филарете и архимандрите Фотии; рассказывал об Аракчееве, его деятельности и военных поселениях; вспоминал знаменитого Суворова, а также Кутузова. «Эти люди, — замечал он о них, — были не простые воины, а благодатные». Об императоре Павле I старец никогда не упоминал, об Александре I — редко. «Когда в 1812 году входили французы в Москву, — рассказывал старец, — император Александр приходил к мощам Сергея Радонежского, помолился ему со слезами, и вдруг слышен был глас от угодника: «Иди, Александр, дай полную волю Кутузову, да поможет Бог изгнать из Москвы французов»».

Уходя в воспоминания далекого прошлого, старец весь преображался, глаза у него блестели, он весь оживал. О войне с Наполеоном, о двенадцатом годе он рассказывал с такими подробностями, которые явно изобличали в нем человека, лично принимавшего участие в этих событиях. «Когда Александр I в 1814 году въезжал в Париж, — рассказывал старец, — под ноги его лошади постилали шелковые платки и материи, а дамы на дорогу бросали цветы и букеты. Александру это было приятно. Во время этого въезда граф Меттерних ехал справа от Александра и имел под собой на седле подушку».