Желай осторожно - Мара Вересень

— Лоша-а-адка-а-а!

Мне попытались закрыть рот и, обхватив поперек туловища оттащить от окна, но я, как голодный термит, вцепилась в оконную раму и оттаскиваться не соглашалась. Канцлер шипел рассерженным гусем и не сдавался. Выдохнула и повисла тряпочкой — Анатоль ослабил бдительность. Я подскочила, развернулась, оказавшись к мужчине лицом, и загадочно поинтересовалась.

— А вот скажите, принц, отчего в Казскии снега нет? У меня там, зима, сугробы, елка на носу, а тут — цветочки с лужайками и эти, как их пасторали. Вы бы па-а-астарались, что ли изобразить по-о-одостовернее, а то фу какое-то, а не сказка.

Коротенькие слова выскакивали быстро, а длинные приходилось выговаривать едва ли не по слогам, и мне это даже нравилось, потому что было похоже, будто я пою. А не спеть ли?

— А не спеть ли мне песню, а-а-а-а, — снова затянула я, высунувшись в окошко, но коварный Анатоль все же умудрился меня скогтить, развернул к себе, обжег глазами почище «аспирина» и впился в мой приоткрытый рот своим.

Я вяло трепыхнулась и сдалась. По телу прошлась горячая волна, отдаваясь тяжестью в низу живота. Я запустила обе руки в шевелюру мужчины и прижалась теснее к гладкой теплой коже. Анатоль рыкнул, прикусил меня за губу, а потом провел кончиком языка по небу, я вздрогнула. Ноги ослабели, но меня уже подхватили на руки и, не прекращая целовать, понесли на кровать.

Разом погасли все свечи, шелестя, полетело прочь покрывало, сама собой распуталась шнуровка на платье, а спустя минуту я осталась в тонкой прозрачной тунике и этих жутких труселях с рюшами, которых я дико стеснялась. Анатоль прошелся губами по шее, прижал зубами мочку уха, ловко зафиксировал одной рукой обе мои за спиной, второй потянул одеяло и… с опытом матерого санитара завернул меня в рулетик так, что не двинешься.

— Будешь орать, еще и рот завяжу, — горячо выдохнул он и рывком отстранился.

Я возмущенно заерзала и засопела. Сердце оглушительно стучалов груди, набатом отдаваясь в ушах и ушибленной голове, разгоряченное тело желало новых поцелуев и продолжения. Анатоль присел рядом, коснулся щеки.

— Спи, — сказал он и легонько дунул мне в лицо.

Его глаза странно вытянулись, лицо поплыло, меняя очертания, я попробовала приподняться, чтобы рассмотреть поближе, и провалилась в тягучий, как растаявшая ириска, сон, в котором был плюющийся огнем Анатоль верхом на бронзовом коне финансового директора, принц в латах и пушистых домашних тапках, королева, приказывающая вырастить розовые кусты и маркиза Карамель, самозабвенно занимающаяся любовью с Вовычем в тайном переходе, полном паутины.

 ***

Тогда

— Ринка, ты издеваешься? Я туда не полезу!

— Ну, Вовыч, будь человеком-пауком, там темно и пыльно, а я девочка! — канючила я, преданно заглядывая в глаза.

К слову сказать, в комнате, где обосновался наш великий и могучий Повелитель всея Сети, было не намного чище, чем в кладовке с пафосной табличкой «Архив», в которой хранились не оцифрованные данные времен расцвета Римской Империи. Туда послали меня, а я теперь пыталась послать Вывыча. Приятель посылу внимать отказывался. Я упорствовала, он тоже. И прятался от меня за стеллажом с живописно разбросанным околокомпьютерным хламом. Сколько бы я не заходила в святая святых, а место это было доступно только избранным, железяки лежали в том же порядке, словно их дизайнер разложил, а Вовыч периодически с них пыль стряхивал и обратно водружал, выверяя расстояние по линейке.

Я сузила глаза, посмотрела на парня сквозь стеллаж и пошла с козырей.

— Скажу Ленусику, что я на твоем диване спала. А остальное она сама додумает.

— А вот это уже не по-товарищески, товарищ Стержинская! — возмутился Вовыч и явил себя на белый свет, чутка обмотавшись паутиной.

— Вот, видишь? Ты уже готов для свершений! — я брезгливо ткнула пальцем в испачканный свитер.

Вовыч душераздирающе вздохнул и отправился творить добрые дела. Я пошуршала следом.

Тайная комната находилась рядом с вместилищем железа. Ловить ключ, восседая на метле, не пришлось — было не заперто, так как ни одна душа за здорово живешь туда бы и так не сунулась. Даже вездесущая Иванна, швабра которой побывала во всех уголках необъятного офиса, опасалась соваться в темное царство.

— Да пребудет с тобой сила, юный подаван, — напутствовала я Вовыча и радушно распахнула дверь в архив, свет включился автоматически.

— Может не надо? — попытался сдать назад парень, но судьба в моем лице была непреклонна.

— Вов, — уже не дурачась, сказала я, — я правда не могу, там паутина, а ты меня знаешь, влезу — буду орать дурниной и метаться по офису с бессмысленным взглядом.

— Ладно. Что искать? — сдался он и взглядом трехсотого спартанца вперился в густо стоящие ребрами к нам стеллажи, серые и пушистые от вековой пыли.

— Надо найти проект за пятый год.

— Нашей эры или еще до?

— Остряк, ржунимогу. Там на полках таблички с годом есть. Нужно за ноябрь. Тащи все, что найдешь, потом сама разберу.

Я осталась на пороге, а Вовыч исчез из поля зрения. Слышно было, как он чихает и чертыхается. Расстояния между конструкциями из перфорированного железа было как раз на ширину его плеч, а они у Вовыча не сказать, чтоб сильно широкие. Среднестатистические такие плечи. Все прочее вполне себе рельефное и подтянутое, соразмерно его 180 см. Я помнится, как раз на рельеф вида сзади и повелась сначала. Глаза у Вовыча серые, с желтоватыми прожилками и жесткие русые волосы ежиком.

— Рин, я их нашел.

— Хватай и тащи, пока не задохнулся в этой пылище.

— Не могу. Я, кажется, застрял.

— Это все потому, что кто-то слишком много… Ты серьезно или шутка такая, чтоб я тебя вызволять полезла? — Я сунула голову внутрь рассадника антисанитарии и попыталась на слух определить местонахождение своего палладина.

— Не шутка. Я зацепился за что-то, а стеллаж на соплях, и если я дернусь, и все рухнет, то придется МЧС вызывать, голыми руками меня отсюда не откопают. Так что собери фобии в кулак и давай сюда. Нет тут паутины, пыль одна.

Я вспомнила, что я — русская женщина, которая и коня, и избу, и полвагона картошки, если придется. Не к месту всплыло из глубин еще о товарищах, но погибать не хотелось, а выручать придется, он же за моей надобностью туда полез.

Стеллаж с 2001 по искомый 2005 год от Рождества Христова жался к стенке и был в череде братьев крайним, или первым, если по времени считать. Вовыч обнаружился почти в самом углу с тремя папками в руках, пришпиленный за свой крупной вязки свитер к соседнему стеллажу, как брелок к рюкзаку, за такое место, что рукой самостоятельно не дотянуться. Оттопыренный локоть парня упирался в 2001/2005 и, судя по шаткости конструкции, только на этом локте и держался. Видимо, вынутые с полки папки, что-то нарушили в вековом равновесии стеллажа, и он сдался, бросив родную стену.