Книга алхимии. История, символы, практика - Владимир Рохмистров

Уже из этого коротенького и сухого очерка воззрений Аристотеля вы можете видеть, как глубоко заглянул этот мудрец древности в сущность вопроса о природе вещества, и легко можете понять то громадное влияние, которое оказало учение Аристотеля о составе тел на дальнейшее развитие химии. В самом деле: вся последующая история этой науки представляет собой не что иное, как разработку и приложение идей Аристотеля к частным вопросам. Для этого требовался теперь только фактический материал, которого в Древней Греции было накоплено мало, но который изобиловал у египетских ученых, гораздо более греков способных к экспериментальному изучению природы. Если бы этот материал был под руками у Аристотеля или его учеников – химия появилась бы впервые в Греции, но его не было, и потому возникновение этой науки замедлилось на два столетия и произошло там, где египетский эмпиризм слился с греческой философией, в Александрии, куда перешел в то время центр тяжести умственной жизни образованного мира?[32]

Начавшийся в Александрии новый период в истории развития химии является для последней весьма важным и характеризуется совершенно особенным направлением, которое получили занятия химическими предметами. В это время химия, бывшая только собранием эмпирических фактов, не обобщенных ни одной гипотезой, то есть наукой, не заслуживающей этого имени по отсутствию цели, становится на ноги и получает права гражданства среди других наук. Она вырабатывает ясно определенную цель и обогащается многими эмпирическими обобщениями. Цель ее была ложна, большинство обобщений не соответствовало фактам в том смысле, как это понимаем мы, но тем не менее эта ложная цель, эти неверные обобщения связали в одно все химические познания, дали им общее направление и осмыслили дальнейшую работу в области химических явлений.

Целью химических изысканий в то время стало нахождение средства для превращения неблагородных металлов в благородные. Впервые эта мысль появилась в Египте и была, как мы видели, результатом наблюдений над приготовлением искусственных драгоценных камней и эмалей.[33] Но эта мысль носила характер одного голого предположения, простой догадки о возможности такого превращения. В основе ее не было никакой научной теории или гипотезы, которая оправдывала бы ее существование, и потому эта мысль не могла служить стимулом для дальнейших исследований в этом вопросе. Прочное основание она получила только тогда, когда в Египет проникли идеи греческих философов о природе вещей. Влияние этих идей тотчас сказалось в появлении теории состава металлов, основные черты которой мы находим уже у писателей I и II века нашей эры: Диоскорида и Зосимы Панаполитанина. Более подробно эта теория изложена у Олимпиодора (IV в.), Синезия (V в.) и Стефана Александрийского (VII в.),[34] но свой полный и законченный вид она получила только у знаменитого Гебера (VIII в.).[35]

Эта теория в общих чертах состояла в следующем: все металлы имеют два общих начала, из которых они состоят, это меркурий и сера. Именем меркурия и серы алхимики того времени называли отвлеченные понятия металличности и изменяемости. При внимательном наблюдении все металлы оказались обладающими многими общими свойствами. Так, все они имеют особый блеск и цвет, все более или менее ковки; будучи расплавлены, превращаются в жидкости и в этом виде чрезвычайно похожи друг на друга и в особенности на ртуть, ставшую уже известной в то время. Будучи выставлены на воздух или подвергнуты нагреванию, они, за исключением золота, изменяются и превращаются в землистые вещества – ржавчины или, по-нынешнему, окиси. Эти общие для всех металлов свойства были соединены, за исключением последнего, в одно понятие – металличности, и ртуть, по своей идеальной ковкости, по сильному блеску, естественно, стала считаться типом всех металлов, и ее алхимическое имя «меркурий» выразило эту типичность, соединив в себе все общие свойства металлов, за исключением изменяемости на воздухе и при нагревании. Эта последняя способность металлов дала повод к установлению другого общего для всех начала – изменяемости, и сера, сгорающая без остатка, дала свое имя для выражения названного свойства. Сообразно этому все металлы считались результатом соединения двух начал: металличности и изменяемости, меркурия и серы, в различном относительном количестве, в различной степени чистоты и в различной силе соединения друг с другом.

Вдумываясь глубже в эту теорию, легко понять, что неизбежным выводом из нее являлась мысль о возможности превращения одних металлов в другие и всех их в золото, самый совершенный из них. Очевидно, было необходимо только взять какое-либо металлическое вещество, которое отличалось бы от золота каким-нибудь качеством, и выделить из первого то, что его обособляет от второго, сводя его таким образом к первичной материи: к философскому меркурию, который можно получить и из обыкновенной ртути, отнимая от нее сначала жидкие свойства. Затем необходимо фиксировать, закрепить полученное вещество, отнять от него летучесть, воздушный элемент, и, в заключение, выделить элемент землистый, выражающийся в способности давать при накаливании на воздухе землистое вещество: окись ртути. Когда таким образом подготовлена первичная материя, остается только окрасить ее в надлежащий цвет, соединяя с философской серой, предварительно также очищенной, как ртуть, и золото будет готово.

Сравнивая эту гипотезу с теорией Аристотеля, нельзя не видеть значительного шага вперед и сужения в то же время понятий. Теория Аристотеля обнимала все предметы Вселенной, утверждая, что они тожественны по субстанции, устанавливая принцип единства материи. Эта теория была хороша, ясна, но слишком обща, слишком отвлеченна и потому не могла быть применена непосредственно к химическим вопросам, так как она не была выражением ближайших свойств отдельных тел. Новая теория не задавалась такими широкими задачами, она ограничилась только обобщением эмпирических фактов, но в то же время не была и одним простым их выражением. Вырабатывавшие ее мыслители не могли избежать влияния философии Аристотеля, и это влияние сказалось в принятии общих начал металличности и изменяемости для всех металлов. Эти два начала, служа выражением реальных фактов, были в то же время применением идей Аристотеля о единстве материи к частному случаю. Потребность реализовать эту господствовавшую тогда идею великого мыслителя и послужила точкой исхода алхимии, послужила началом химии как науки. Целью ее в то время стало отыскание способа для превращения всех металлов в золото, отыскание философского камня, «камня мудрецов», который в то же время должен был иметь еще и другое значение: медицинское; предполагалось, что философский камень может также излечивать болезни, продлять человеческую жизнь и возвращать молодость. Вначале как побочное, это значение философского камня возрастает впоследствии, и является мысль, что превращение металлов в золото есть явление, вполне одинаковое с превращением больного организма в здоровый. Мысль замечательно глубокая и плодотворная по своим последствиям. Если мы освободим ее от непривычных нам выражений, переведем на наш язык, то увидим, что в ней скрывается убеждение в тождестве процессов, происходящих в здоровом и больном организме человека, с теми процессами, которые имеют место в неодушевленной природе и могут быть наблюдаемы и изучаемы в лабораториях. А если это так, то тогда легко понять причину болезней и легко найти средства для борьбы с ними. Если заболеванием будет загрязнение организма не свойственными ему веществами, то лечение должно состоять в удалении их, очищении организма, подобно тому, как нужно очистить медь, больной и несовершенный металл, от загрязняющих его примесей, чтобы получить чистое золото. Вы легко можете понять, какое огромное значение имеет такой взгляд, давая широкий простор экспериментальному изучению, а следовательно, и движению вперед науки о человеке.