Принцесса Ангина - Ролан Топор

— Мы здесь, — он ткнул коротко остриженным ногтем куда-то вправо от карты. — Мы направляемся сюда, — и он указал на некую точку, на этот раз слева от карты. — Завтра мы снова двинемся в дорогу. Вы умеете водить?

— Да. Могу вас подменить, когда вы устанете.

Канцлер грустно усмехнулся.

— Такое может случиться.

Старичок в приюте жил,

Пряник чаем не запил,

Живот сразу заболел,

Доктор кашу есть велел, —

распевала Ангина во все горло. Канцлер нажал на тормоз. Грузовик остановился.

— Это вы про меня заладили?

— Про того, кто себя узнает. И вообще, я не обязана отчитываться перед старыми пьяницами!

Между нами говоря, принцессам не положено столь грубо выражаться, могли бы вести себя приличнее.

А герцоги могли бы держаться скромнее. Что хочу, то и пою.

Мне приятен Джонатан,

А не герцог Витамин.

Внешне парень хоть куда,

Хоть глупее, чем старик.

— Ни в склад ни в лад, — возмутился Канцлер.

— Ну, это уже слишком!

Она обеими руками нажала на гудок, отозвавшийся зловещим воплем.

— Раз так, сейчас разграблю Казну.

И не успел старик пошевелиться, как Ангина открыла дверцу кабины и вбежала в кузов. Джонатан закурил. В боковом зеркальце он мог наблюдать за разворачивающимися событиями. Канцлер и Принцесса выхватывали друг у друга разные предметы, швыряли их, подбирали, снова кидали до тех пор, пока пол не покрылся слоем разнообразных обломков. До Джонатана доносились отчаянные мольбы несчастного пьянчужки: «Сжальтесь, Принцесса, только не вазу, не тарелки и не кофемолку! Умоляю, пощадите белье! И знамя! Боже милосердный, если бы нас видели наши враги!..» Тут началась гроза, и по стеклу забарабанили капли дождя. Ангина укрылась в кабине, а старик стоически продолжал собирать разбросанные сокровища. Слышно было, как он хнычет:

— Боже мой, блюдце разбилось, надо бы склеить. От дождя буквы в письмах расплылись. Где же другой башмак?

Ангина злобно засмеялась:

— Слышите, как он бурчит? Так ему и надо!

— Он заботится о вашем наследстве.

— Как бы не так! Ему на меня наплевать! Его волнуют собственные драгоценные реликвии. Его барахло. Мое наследство! Не смешите меня.

— Может быть, среди них есть действительно ценные вещи. И потом, все-таки это Королевская Казна!

— Вам лишь бы что-то ляпнуть. Ненавижу вас!

Появился Канцлер, по его лицу текли капли дождя.

— Многие письма окончательно испорчены, две пластинки разбиты и большинство поцарапано. У трех блюдец отколоты края, а коза сошла с ума.

— Отлично, меня это не касается! Не касается!

— Отрубите мне голову, только не разбазаривайте ваше наследство!

— Старый дурак! Не желаю больше ни видеть вас, ни слышать! Желаю, чтобы вы ушли и больше никогда не возвращались. Не желаю выслушивать ваши заплесневелые россказни!

— И это все, чего бы вам хотелось?

— Да. И немедленно.

— Но ведь на улице дождь, — вмешался Джонатан.

— Надеюсь, он заработает воспаление легких.

Канцлер затравленно улыбнулся. Он вытащил бутылку вина, торчавшую в боковом кармашке, вышел из машины под ливень и скрылся под сплошной завесой воды.

— Уф, избавились, — хорохорилась Ангина. — Поехали. Вы поведете.

— Я устал.

— Я вам приказываю.

— А я не подчиняюсь.

— Послушайте: жил-был верблюд. Назвали его Горбун, чтобы он не расстраивался, что родился без горба и что не похож на остальных…

— Не желаю слушать вашу историю. Пойду спать. Спокойной ночи.

Джонатан закинул голову на сиденье и захрапел. Он услышал, как Ангина вышла, потом вернулась. Машина потрескивала. Через некоторое время он открыл глаза.

— Что вы делаете?

— Вяжу свитер.

Рокот мотора сливался с шумом дождя. Монолог Ангины продолжался:

— Он забудет. Поначалу ему будет тяжело, но потом он привыкнет. Отправится в путешествие. Познакомится с другими девочками. Начнет жизнь сначала. Мне тоже будет тяжело. Но со временем мы свыкнемся с тем, что живем далеко друг от друга. На его долю выпадут счастливые моменты. Однажды он расскажет мне какую-нибудь историю, и я буду хохотать до упаду, но мне взгрустнется. Сперва он меня испугает, а затем я стану его одиночеством и его растерянностью перед грядущей жизнью. Он почувствует необходимость во мне. На нашу долю выпадут чудесные минуты. Он научит меня всему, но будет пить, не зная меры. И жизнь будет не в радость. Постоянно ждать, пока он будет напиваться один или в компании друзей. Вставать он будет ужасно поздно, а я скорее жаворонок. Мы перестанем видеться. Я буду вынуждена торчать в грузовике и сторожить его проклятые вещи. Плевать я хотела на его вещи. Мне захочется, чтобы он понял, что либо я, либо она. А он не поймет. И скажет: «Ночью все кошки милы».

— Почему вы говорите о нем в будущем времени? — пробормотал Джонатан, не открывая глаз.

— Потому что он старше меня. Впрочем, мой отец его недолюбливал. Канцлер утверждает, что был его любимчиком, но это ложь. Отец его на дух не переносил. Он даже намеревался отослать его в имение. Если бы не случился заговор… Я сжалилась и сказала ему: «Поезжай к моему дяде, тебе там будет легче, потому что тебя толком никто не знает». Он выглядел таким смущенным, так трусил. Как дитя. Малейшая трудность казалась ему непреодолимым препятствием. Его обо всем надо было предупреждать. Кстати, про кровь он не соврал. Он не способен вынести вида даже одной капли. От него всегда воняло. Я специально нашла предлог, чтобы ночью он спал в кабине. Он мне противен. У него омерзительные привычки. Он все время откашливался и харкал куда попало. Он был грязный и никогда не мылся. И не переодевался. Его нижнее белье приобрело сомнительный оттенок. Своей глупостью он всех приводил в замешательство. Например, он искренне полагал, что вода, в которой содержится железо, ржавая! И что рапс, из которого делают масло, жирное растение! Я закончила свитер.

Джонатан открыл глаза.

— Покажите.

Она протянула исписанный листок бумаги, где он прочел:

— Несложный рисунок, — пояснила Ангина, — петля лицевая, петля изнаночная. Не очень теплый, зато греющий душу.

И, безо всякого перехода, она расплакалась. Она рыдала так сильно, что Джонатан перепугался. Слезы текли ручьями, но она не пыталась их сдержать или вытереть. Изо рта вырвался какой-то хрип, словно рыдания раздирали ей горло.