Ульмигания - Вадим Храппа

Бьорн поморщился:

— Отдай им женщину, Дилинг. От нее одни неприятности. Зачем она тебе?

— Мы уйдем, — повторил Дилинг.

Бьорн вздохнул и приложился к кружке. Они немного посидели, потом Дилинг встал:

— Мне пора.

— Погоди, — сказал Бьорн. — Я соберу вам кое-что в дорогу.

— На севере косы куров, там, где начинаются пески, живет одна старуха, — сказал он, упаковывая снедь. — Никто не знает, откуда она взялась и чем живет, но куры считают ее живой Лаумой,[30]боятся. Я хотел узнать о ней подробнее, но ты сам не даешь мне на это времени. Я думаю, никакая она не богиня, просто какая-нибудь вайделотка-отшельница. Так или иначе, мне кажется, она сможет помочь твоему другу. Но вам придется идти через Самбию.

— Придется.

— Если вы выйдете прямо сейчас, то, возможно, к рассвету вам удастся проскочить незамеченными.

— Мы так и сделаем, — сказал Дилинг.

— Мне жаль, что я не могу быть больше полезен тебе.

— Нордманы и так слишком много сделали для меня.

— Ерунда. Вождь куров косы — Карвейт, его еще зовут Великим за огромный рост, кое-что мне должен. Если возникнет необходимость, ты можешь обратиться к нему. Он не откажет в помощи.

— Я запомню, — сказал Дилинг.

Бьорн дал им лошадей на смену, чтобы не пришлось останавливаться, пересекая страну самбов, и Дилинг с Милденой и Торопом умчались за Полярной звездой, на север полуострова, к узкой полоске суши, отделившей залив Руса от моря.

Месяц был тонким и света давал мало. Бьорн отметил про себя, что это поможет Дилингу пересечь Самбию незамеченным, зевнул и пошел спать.

Выспаться не удалось. Еще не рассвело, когда к нему ворвался перепуганный слуга и сказал, что в Твангсте вошел отряд самбов. Кого-то ищут.

Бьорн оделся и вышел из дома как раз вовремя — самбы были уже у порога.

— Ты — Бьорн, сын кривого Эгила? — спросил их куметис,[31]цепко глядя на Бьорна белесыми глазами. Из-под шишкообразного скандианского шлема с торчащими в стороны бивнями вепря висели две белые, как снег, косички. Брови и борода тоже были белыми и ярко выделялись на красном обветренном лице.

— Да, — сказал Бьорн.

— Говорят, у тебя гостят какие-то люди…

— Это правда. У меня часто гостят и родственники, и друзья. Но сейчас никого нет.

— Никого?

— Нет, никого.

Куметис, не спуская с Бьорна глаз, спрыгнул с коня.

— Пойдем в дом, — сказал он.

На столе стояли две кружки. Самб взял одну, понюхал и спросил:

— Любишь по ночам выпить пива?

— Люблю, — подтвердил Бьорн.

— Налей и мне, — вдруг сказал куметис на языке нордманов.

Бьорн, ничем не выказав удивления, налил пиво. Тот, не отрываясь, выпил и вновь подставил кружку. Бьорн долил.

— Меня зовут Балварн — Белый Ворон. Я из рода Вепря. Мы ищем двух витингов, один из вармов, а другой по-прусски совсем не говорит или говорит со славянским акцентом, как рутен. Слепой. С ними женщина с черными волосами. Ваши люди говорят, что не видели таких. А ты?

— Нет, — задумчиво сказал Бьорн. — Не встречал. Если б встретил, то наверняка бы запомнил. Славянин да женщина с черными волосами — такие запоминаются.

— Ага, — сказал Балварн. — Я понял. Значит, ты не встречал таких. Ну-ну… Налей-ка мне еще пива.

Он вылил в себя содержимое кружки и направился к двери. Уже стоя в дверном проеме, обернулся:

— Когда-то меня звали Олаф Эриксон. Но это было очень давно… Так я об этих витингах… Мало ли что бывает, вдруг встретятся где… Скажешь им, что не нужно было убивать вайделота. Крива этого не простит.

— Да, — неопределенно пожал плечами Бьорн. — В жизни всякое бывает.

Дилинг опасался Рудавы — большого поселка на пути к косе. Но его удалось обойти затемно. Когда солнце взошло, оно оказалось справа от путников, вступивших на земли куров, над заливом.

Куры, или корсь, как их называл Тороп, жили в основном по берегу моря севернее пруссов, на территориях, которые те уже без особой борьбы сдали Ордену меченосцев. Но небольшая их часть ютилась и в крошечных деревушках на косе, тонким хвостом вытянувшейся от Самбийского полуострова на север. Народ был бедный, молился не очень ревностно многим богам, которых пруссы считали никчемными, ловил рыбу, бил зверя и с радостью принимал покровительство самбов, одним только этим отбивавшим охоту к набегам на куров у литовцев и жмуди.

Дорог на косе не было. Кони ступали копытами по редкой, в проплешинах белого песка, траве. Решили сделать привал, отдохнуть, наконец, от перехода, большую часть которого пришлось идти на рысях и галопом. Воины могли перекусить прямо в седле, но для Милдены путь оказался слишком утомителен. Смуглая кожа на ее лице побледнела, черные глаза ввалились. Спустившись с лошади, она засуетилась, раскладывая для витингов еду.

Прабабушку Милдены выкупил у нордманов один из вармийских вождей. Морские волки привезли ее из какой-то южной страны. С тех пор среди светлокожих ширококостных вармов появились темноволосые люди. А женщины передавали из поколения в поколение маленький медный крестик, не совсем понимая, что это такое, и относясь к нему, не иначе как к покунтису.[32]Этот крестик висел у Милдены под нижней рубахой вместе с кусочком хвоста Матери Выдры — покровительницы рода.

Если б не явная усталость Милдены, непривычной к верховой езде (прусские женно редко покидали пределы своих деревень), Дилинг не остановился бы в этом месте. Место было нехорошим. Мало того что здесь, у основания косы, еще можно было встретить самбов, неподалеку находился самый узкий участок суши, где море и залив так близко подступали друг к другу, что в шторм их волны встречались. Эта часть косы была почему-то очень любима девами-амсмари.[33]Морские, с пышными шапками волос, похожих на взбитую пену, и рыжеволосые амсмари залива стайками собирались с обеих сторон косы и пели. То ли соревнуясь, то ли соперничая в желании затянуть в свои воды путника.

Дилинг знал, как опасно услышать эти высокие грустные голоса, пропитанные сладким томлением и обещанием блаженств, но помимо воли прислушивался.

Стояла хорошая ясная погода. На заливе был штиль, а море легко шуршало о песок невысокой волной. Кричала сойка. Щеглы и зяблики, рассевшись на кустиках можжевельника, приглядывались к людям в надежде поживиться остатками трапезы. Звуки, заполнившие сосновый лес, были мирными и не предвещали ничего дурного.