Лента Мёбиуса, или Ничего кроме правды. Устный дневник женщины без претензий - Светлана Васильевна Петрова

на убой. Примерила на себя куриную долю и захотела стать вегетарианкой. Пассивно. Потому что не могу без мяса.

Осваиваю экскурсионные маршруты по Кавказскому побережью и предгорьям, хотя никогда не любила туризм – впечатления стирают друг друга, путаются. Иное дело, когда можно в удовольствие пожить на новом месте, обвыкнуть, проникнуться местным духом. Понять. Но в мои годы и с моими ногами путешествовать тяжело. Лучше сидеть на набережной реки, дышать прозрачным воздухом и слушать, как ледяная струя скачет по булыжникам.

Иногда устраиваю праздник души, соответственно вредный для тела: покупаю хорошее немецкое пиво и копчёного леща, обязательно с икрой, или раков. Летом Кирилл каждый день доставал из холодильника запотевшую бутылку, поэтому к старости нажил пивной животик. Начиная трапезу, думаю о муже, и пиво застревает в горле. «Это твой глоток, мой зайчик», – уверяю я и с трудом проталкиваю жидкость в пищевод.

Нет, вскрывать память скальпелем опасно, можно не остановить кровотечение. Увлекаюсь разделкой костлявой рыбы, и второй стакан идёт легче, но тут меня настигает стыд: я получаю удовольствие, Кирюше уже недоступное. Впрочем, очень может быть, что он сейчас сидит одесную от Бога и смотрит на меня с небесным безучастием, если не с сожалением.

Наверное, оттуда человек Земли выглядит пигмеем. Пыжится, хочет стать выше себя, освоил крылья, слетал в космос, но отыскать родную душу в мироздании не способен. Пусть. Поднимаю Кирюшу на фуникулёре над Розой Хутор, показываю молодые пальмы, высаженные на нашей улице взамен тех, что сожгли и поломали заезжие варвары. К Олимпиаде дома в Хосте снаружи покрасили, привели в порядок тротуары, разбили клумбы. «Кира, посмотри, как красиво!» – говорю я мысленно и даже оглядываюсь, чтобы пригласить покойного мужа к совместному созерцанию. Это для других его нет, а для меня он всегда рядом.

Так, беседуя, мы гуляем, и мне не скучно, и только придя домой, я с ознобом ощущаю пустоту мира. Хочется кричать, топать ногами.

О, боль сердечная, отпусти, я не выдержу.

* * *

Шторм начался как всегда внезапно. Купаться нельзя, но вечером всё равно иду на пляж подышать морской пылью. Крутые волны накатывают на галечную полосу одна за другой без передышки. Кажется, что невозможно так долго держать темп, но вода не умеряет, а только прибавляет напор. Сердито дыбясь и всё круче загибаясь белыми кружевами, она, словно с облегчением, падает вниз, ворочая и перетирая камни.

Сижу до луны. Она появляется нежно-прозрачная, беззащитная, почти незаметная на бледном фоне, а огромное багряное солнце ещё только готовится утонуть в море. Потом луна остаётся на небе одна, и чем оно темнее, тем ослепительнее и бессердечнее становится её крепкое лицо, на котором проступает тень Каина, держащего на вилах брата Авеля. Далёкие звёзды мигают, словно у них тик.

Заворожённо гляжу на буйство стихии, и, уже уходя, всё оглядываюсь: волны без устали продолжают биться о берег с прежней силой. От чего же устало твоё сердце, Кирюша? Неужели от любви? Вдруг до сумасшествия захотела прильнуть к его могиле.

Кладбища тем пышнее, чем показушнее верит нация. Самые красивые в Италии – grande cimitera похожи на выставку роскошных скульптур, этим мастерством у нас мало кто так хорошо владеет. Самые простые кладбища у мусульман – небольшие столбики. Православные несут мёртвым цветы, еду, водку, слёзы – разве это не попытка внушить себе, что иллюзия – именно жизнь, а не вечность? Увольте меня от абсурда – я ещё жива и не очень брезгливым могу дать себя пощупать, но после смерти предпочитаю, чтобы мой прах заключили в вазу. Жаль, крематория в Сочи нет.

Сельский погост пыльный и унылый. Не верится, что мятежный дух способен найти здесь приют. Нет, Кирюша где-то в другом месте, он никогда не умирал, а просто ушёл туда, откуда не возвращаются. Неужели там настолько хорошо? Иногда меня подмывает крикнуть в полный голос: «Кира, кончай валять дурака, я соскучилась!» Он так меня любил, что, не сомневаюсь, предпочёл бы раю. Значит, там ничего нет. Тогда где же ты, Кирюша?

Земляной холмик, потрескавшийся от жары, сторожит серая гранитная стела с закрученной кандибобером позолоченной веточкой – предел фантазии местных умельцев. Меня охватывает жгучая горечь несправедливости – уходят хорошие люди, а подонки живут бесконечно и редко болеют. Всегда относилась к собственной персоне без пиетета и не стану лгать, что испытываю сочувствие к себе – ведь это я жива и это мне плохо, а Кириллу хорошо, он ушёл первым, я ему – цветочки, фото целую, а он мне фигу – всё, мол, отдал при жизни. Ладно. В забвении сравняемся.

Беру билет на самолёт до Москвы, чтобы развеяться. Это движение души очевидно, но за ним скрывается желание навестить прах первого мужа на Новодевичьем, благо кладбище мемориальное, почти в центре Москвы, и мои ноги с нагрузкой справляются сносно.

Когда белая колонна издали проглянула между чёрных надгробий, сердце сделало кульбит и зачастило. Рана моя вдруг оказалась так свежа, словно Дон умер вчера, но застав на мраморе засохший букет, злюсь: неужели, кто-то ещё помнит скрипача, популярного в звонкие шестидесятые, увы, прошлого века? Какая-нибудь перетраханная тёлка. Где она была, когда он стенал по ночам: «Лю-ю-ю-ди!»? Ах, ты мой родной, единственный и неповторимый!

Долго сижу на скамейке между могилами. Безгласны ветры, и земля внизу тиха, как смерть. Постепенно успокаиваюсь, ноги отдыхают, на душе просторно. Подкралась дрёма… Вздрогнула и очнулась от странной мысли: думая о Доне, я одновременно была и здесь, и там, в том времени счастливой печали, когда мы оба были живы.

Проходящая мимо немолодая пара вдруг останавливается, и женщина в старомодном кожаном пиджаке говорит спутнику:

– Смотри-ка! Орленин! – Качает головой. – Мало прожил. А я-то думала: куда подевался? В юности ходила на его концерты, сторожила у служебного подъезда, чтобы взять автограф. Замечательно играл, и очень был хорош собой. И жену видела, тоже красавица.

Спешно отворачиваю лицо, и напрасно: женщина, успев скользнуть по мне равнодушным взглядом, шагает дальше. Я не похожа на ту, которая стояла рядом с кумиром молодых поклонниц – столько лет прошло, целая жизнь.

Кажется нелепым после многих лет беспечной жизни с Кириллом, ощущать душевные терзания, сопровождавшие мой относительно короткий первый брак. Конечно, со вторым мужем не было ночных застолий, концертной круговерти, общения со знаменитостями и разъедающей бешеной ревности, но моя постель всегда была согрета телом, которое служило только мне. Кирилл умер, и я больше его не слышу, а когда представляю Дона, голова наполняется звуками колоколов, словно он жив и