Опасные@связи - Сергей Соловьев

О, я совсем не против переписки с этими людьми – или с этими призраками – может быть, я действительно что-нибудь напишу им сам (если только они понимают ПО-АМЕРИКАНСКИ!)

Десять тысяч поцелуев (мысленных – в строгом соответствии с нашей клятвой),

Твой Гарри

На всякий случай скажу тебе, кто автор «Опасных связей»: его звали Шодерло де Лакло. Ищи роман в разделе европейской литературы XVIII века.

в которой сообщается кое-что о городе Чикаго, невзирая на кратковременное раздвоение личности, маркиза отказывается от власти над миром, маркиза и виконт продолжают исследования Интернета, в переписку с ними вступает Гарри М. Ланкастер, они проникают в секреты одной секретной службы, заводят агентов, в результате чего к ним возвращаются некоторые простые человеческие чувства.

b+1) Ужасно, что Полина молчит. Могу я называть ее по имени хотя бы наедине с собой? Я начинаю коллекционировать тексты на незнакомых языках. Или это называется – собирать мусор? В мусоре тоже иногда попадаются интересные находки. Полина думает, что я буду к ней относиться иначе из-за письма де Воланж! Будто ее (естественное) желание умолчать о многом что-то значит для меня по сравнению с тем, что я снова обрел ее, тем более что рано или поздно она всегда говорит правду.

b+2)

Шестое чувство – чувство ритма. Даже если не знаешь языка и напрочь утратил слух. Если живешь, как паук, в какой-то сети.

b+3) CHICAGO

(из «Писем русского путешественника»)

В путеводителе для гостей университета я прочитал: «Если вы боитесь вечером одни идти домой, то можно позвонить в университетскую полицию и вызвать машину сопровождения. Патрульный автомобиль будет следовать за вами до самого дома». Мысленно я добавил: «И если кто на вас нападет, будьте уверены, что не умрете неотмщенным».

На самом деле, впрочем, не так страшен черт, как его малюют. Университетский район, как остров, окружен «плохими» кварталами, но сам достаточно безопасен. Я много раз без вреда для себя ходил по нему даже ночью.

Со скуки несколько раз ездил автобусом в центр. Я жил на 59-й южной стрит, значит, по прямой до центра более 5 миль, 10 километров; со всеми остановками полчаса.

Выхожу раз после кино на Мичиган-авеню (авеню идут с севера на юг, стриты с востока на запад, эдакая координатная сетка). На самой Мичиган светло, попадаются даже пешеходы, но деловой центр к западу пуст и страшен. Ледяной ветер с озера дует вдоль пустынных стритов, катает банки из-под кока-колы и пива. На авеню ветер слабее. Прохожу под эстакадой сабвея (мрачное железо в заклепках), сворачиваю налево. Лед хрустит под каблуком.

Метрах в двадцати железная бочка, в ней огонь. Рядом – кучка подростков. Чернокожие, кофейного цвета, цвета кофе с молоком. Колдуют над огнем. Иду мимо. Вдруг полукольцом разворачиваются ко мне, трясут в воздухе какое-то чучело: рваная простыня до земли, вместо головы – тыква с дырками вместо глаз и прорезанным ртом. Внутри тыквы (как только не гаснут?) свечки. Я невольно отшатываюсь, бормочу что-то. Подростки скалятся: «Халловин!» – но, видя, что я иностранец, теряют ко мне интерес.

Автобус. Домой. Несколько лет назад я и не слыхал о таком празднике.

b+4) Колледж Пенни находится в Chicago.

Дорогая Полина,

пишу тебе в Париж из… ну да ты найдешь адрес, он добавляется автоматически. Хорошо, если не от антиподов. Я всегда ненавидела дневники – а сочинять послания к самой себе в то время, когда левая рука может дотянуться до правой как-то глупо. Но теперь не уверена, что ты, в своем Париже, знаешь о том, что я думаю в своем Лондоне (или это Нью-Йорк?) – во всяком случае, если мои мысли и без этого письма дойдут до тебя, они перемешаются с тем, что мы с тобой думаем во многих других местах по дороге, и, возможно, станут неразличимы, а утрата этой, быть может, последней из данных нам, словесной формы, слишком напоминает смерть.

Ты помнишь, как я стремилась в прежней жизни, пусть тайно, овладеть всем, подчинить все моему разуму и воле. Мое тело долго служило мне в этом орудием. Я считала, что рождена властвовать. Предложи мне кто-либо царскую власть – я бы не отказалась. Разве мало примеров женщин, которые правили лучше, чем мужчины? Елизавета Английская, Изабелла Испанская? А Екатерина в России – она, в отличие от нашего Людовика, не допустила революции. Но все же наш век был по преимуществу веком мужчин.

Прошло два века, и мир утратил форму. Имеют ли женщины власть над мужчинами или мужчины над женщинами? Тяга к противоположному полу – это как переплетение нитей, которое придает веревке прочность. Кажется, теперь эта Всемирная Сеть, где мы находимся, чуть ли не единственное, что их объединяет.

Служит тело орудием для осуществления изобретений мысли? Трудно сказать, глядя на то, как с ним обращаются. Но… давай подумаем вместе. Благодаря Сети, лишившись тела, мы оказались на полшага от власти над миром, где власть людей, имеющих обыкновенное тело, очень ослабла.

Только нужна ли нам власть – вот вопрос, на который мне бы хотелось узнать твой ответ. Ты – это я, но ты отделена от меня пространством, самая моя близкая, но далекая – и мне необходимо услышать, что ты скажешь, прежде чем предпринимать что-либо.

Зачем власть, если я бессильна пошевелить даже пальцем, ибо даже пальцев у меня нет? Согласись, шевелить дверями какого-то «Центра Восточноазиатской Торговли» слишком напоминает шутку дурного тона.

Дорогая Полина,

судя по адресу компьютера, ты писала из Нью-Йорка. Я – это ты, так что я не хуже твоего знаю, что нас в действительности больше всего беспокоит. Поэтому первое, что я хочу тебе сказать, это то, что де Вальмон, несмотря на письмо мамаши Воланж, остается нашим другом. Конечно, несколько печальных фактов, раскрытых в ее послании, противоречат кое-чему из того, что мы о себе говорили (кто же мог знать, что они всплывут так некстати!), но все-таки, пережив свою смерть, даже мужчина может стать мудрее… Мне случайно удалось найти доступ к его «записной книжке», погляди, что он пишет:

(приводится отрывок b+1) «Ужасно, что Полина молчит…»)

Не думаю, что нам впредь следует облекать самые серьезные свои мысли в форму писем – их могут прочитать те, для чьих глаз они не предназначались. Хочешь ли ты, чтобы де Вальмон тотчас узнавал их, подобно тому как я смогла заглянуть в его записки? Удивительно, что он еще не догадался, что между нами и ним в Сети нет настоящих барьеров, и мы поневоле обречены с ним на большую интимность, чем двое в одной тюремной камере. Единственное, почему мы этого до сих пор не замечали – это потому, что его и наше внимание блуждает по-разному, словно различные сознания, заключенные в одной голове, как случается у некоторых лунатиков. К сожалению, отвечая тебе, я вынуждена прибегнуть к форме письма. Постарайся уничтожить это письмо, как только с ним ознакомишься.