Последний аргумент - Дмитрий Казаков

«Не спал более суток» – решил про себя Владимир, присаживаясь.

– Майор Белкин, – представился офицер. – А вы – Смоляков Владимир Святославович, две тысячи сто семидесятого года рождения, доцент кафедры «История» Московского гуманитарного университета?

– Совершенно верно, – Владимир склонил голову, ощущая, что майор пытливо рассматривает его. Что он, несмотря на усталость, не утратил живости ума и что он очень опасен. – Чем могу быть полезен?

* * *

Больше всего на свете Виктор хотел спать. Ночью не удалось даже прикорнуть, задержанных привозили одного за другим и в один момент даже образовалась небольшая очередь. Но больше усталости тяготило ощущение, что все допросы оказались бесполезны. Ни один из задержанных террористов, экстремистов и просто националистов ничего толком не знал про случившиеся взрывы. Да, кто-то краем уха слышал про Российский национальный комитет. Но кто именно в нем состоит, кто заправляет – не мог сказать никто.

После ночных бесед осталось противное ощущение собственного бессилия. Подобного чувства майор Белкин не испытывал очень давно и оно раздражало, подобно глубоко вонзившейся занозе: и вытащить не выходит и отвлечься не получается…

От последнего задержанного Виктор не ожидал ничего нового. Но увидев вошедшего, насторожился. Некое внутреннее чутье, присущее всем хорошим сыщикам, настойчиво вопило – этот опасен, очень опасен!

А на вид и не скажешь – роста среднего, сложение обычное. Лицо не запоминающееся, гладкие русые волосы зачесаны набок. Вот только глаза, серые и холодные, словно оружейная сталь. Глаза хищника, уверенного в себе и жестокого. Такие не часто встретишь у вузовского работника…

– Чем могу быть полезен? – спросил задержанный Смоляков.

– Вы служили в армии? – не отвечая на вопрос, поинтересовался Виктор. Рассматривая личное дело, он все больше удивлялся, а тревожный звонок внутри гремел все громче.

– Да, – кивнул Смоляков спокойно.

– В специальном диверсионном подразделении «Амурский тигр»?

– Да, – последовал столь же спокойный ответ.

– Участвовали в боевых действиях на российско-китайской границе?

– В период «Маньчжурского конфликта», – Смоляков улыбнулся, так мягко и добро, словно рассказывал о детских впечатлениях, – два года провел на фронте. А до этого год – в Средней Азии, в «Огненном поясе». Более двухсот боевых рейдов. Представлен к правительственным наградам… Да у вас же все это записано!

– Конечно, – кивнул Виктор. Перед ним сидел человек, способный (или когда-то способный) убивать голыми руками, выживать в тайге и пустыне, пробраться туда, куда проникнуть просто невозможно. И при этом – невзрачный, ничем не примечательный доцент. – Но одно дело – записано, а другое – я спрошу у вас лично. Со взрывчаткой вам иметь дело приходилось?

– Было такое, – несколько недоуменно кивнул Смоляков. – И что?

– А правда, что вы два года являлись членом экстремистской организации Русский Арийский Легион?

– И это было, – доцент скривился, словно ему в рот попал особенно кислый лимон. – До тех пор, пока Кочерыжный не спился и совсем не рехнулся. Стал вести речи про жидомасонский заговор и прочее. С тех пор я туда ни ногой! Уже три, нет, четыре года!

– И что, с тех пор вы не поддерживаете связей ни с кем из старых знакомых? – Виктор понял, что сидящий напротив человек ничего ему не скажет. Ни за что.

– Нет, – Смоляков закинул ногу на ногу. – Так что я не очень понимаю причины моего задержания.

– Если вы не в курсе, то произошел взрыв. Мы должны проверить все версии, в том числе и причастность к нему русских националистических организаций.

– Ясно. Тогда спрашивайте.

Виктор едва не заскрипел зубами. Этот ублюдок ведет себя у него в кабинете так, словно он тут хозяин. И ничего нельзя сделать! Это не рецидивист Лютенцов, к которому можно применить поправку двести семь! Формально ее можно использовать и тут, но начальство вряд ли одобрит, а общественность поднимет такой крик, что с карьерой можно будет распроститься.

Если Смоляков не расколется, конечно. А он не расколется. «Амурский тигр», мать его!

Виктор задал еще несколько малозначащих вопросов. Доцент отвечал вежливо и спокойно, не проявляя признаков волнения.

– Все, вы можете идти, – сказал, наконец, майор.

– Всего хорошо, – Смоляков поднялся и ушел. А Виктор смотрел ему вслед и чувствовал, что встретиться им еще придется. И очень скоро.

* * *

На Ленинградском вокзале было людно. Само здание вокзала, перестроенное последний раз двадцать лет назад, высилось ослепительно белым айсбергом среди беспокойного моря спешащих людей. Со всех сторон наваливался шум – гудки отходящих поездов, человеческие крики и речь, рокот автобусов и такси и перекрывающий все электронный голос, делающий объявления. Пахло жареными пирожками, пивом и еще почему-то соленой рыбой.

Владимир прибыл на вокзал после двух часов пребывания в метро. Он пересаживался с ветки на ветку, менял направление движения, несколько раз проскакивал в закрывающиеся двери. И лишь когда убедился, что ретивый майор с цепкими и умными глазами не установил за ним слежку, поехал на вокзал.

Впереди – поездка в Санкт-Петербург. Утомительная, но необходимая.

Пройдя торговую зону, где в глазах рябило от разноцветных рекламных щитов кафе, закусочных и магазинчиков, предлагающих продукты и разнообразные товары в дорогу, он оказался у подземного перехода, ведущего к поездам.

Ботинки противно стучали по лестнице, безвкусно выложенной коричневым камнем.

Подошел к турникету и сунул идентификационную карточку в считывающее устройство. Там что-то щелкнуло, загудело. Компьютер принялся обрабатывать данные, содержащиеся на карточке, сравнивая их с теми, что попали в него в тот момент, когда Владимир Смоляков, не выходя из дома, бронировал билет.

Одновременно с карточки, которая служит, помимо опознавательного объекта, еще и носителем финансов, будет списана сумма, полагающаяся за проезд по маршруту Москва – Санкт-Петербург в вагоне СВ.

Удобно. И никаких наличных денег.

Идентификационные карточки ввели более века назад. Они заменили одновременно паспорт, карточки медицинского и пенсионного страхования, ИНН и кредитные карты. Благодаря им стало почти невозможно увильнуть от налогов и скрыться от внимательного ока государства. Наличные деньги не исчезли из оборота, но использовались редко, все больше для мелких покупок.

Но удобств от карточек было все-таки больше. Легкость в обращении, отсутствие необходимости возиться с кучей бумаг, и как следствие – экономия от сокращения количества чиновников, которые должны эти бумаги оформлять и визировать. Кроме того, карточку невозможно подделать, и другой человек не сможет ей воспользоваться – каждая активируется только при соприкосновении с большим пальцем хозяина.