Сердцеедка на миллион долларов - Джанис Мейнард

— Где вы познакомились?

— В колледже. Довольно обычная история любви. Я всегда знал, что буду архитектором. Дженни хотела стать педагогом. Потом преподавала испанский в школе, пока не заболела.

— Когда это было?

— Мы были женаты почти пять лет, жили в Далласе. Зимой она простудилась и все никак не могла выздороветь. Нас это не беспокоило. Но когда стало хуже, я заставил ее пойти к доктору. Новости оказались плохими. Четвертая стадия рака легких. Она никогда не курила, как, впрочем, и остальные члены ее семьи.

— Мне очень жаль, Остин.

Он покачал головой, даже сейчас чувствуя, как горе запускает в его душу свои щупальца.

— Мы прошли через два года ада. Дженни была рада, что мы не успели завести ребенка. Она не хотела, чтобы он остался сиротой.

— А ты? — Серые глаза Брук переполнились болью. — Может быть, ребенок стал бы для тебя утешением.

Он уставился на нее. Никто никогда не спрашивал его об этом. Ни Дженни. Ни Одра. Никто. Иногда такая мысль приходила ему в голову: хорошо бы иметь дочку, похожую на Дженни. Но потом у жены начался курс химиотерапии, и беременность стала невозможна.

— Ничего бы не получилось. Я не умею обращаться с детьми.

— Понимаю.

— В конце концов, Дженни была готова умереть, а я был готов отпустить ее. Невозможно было дальше переносить все это. Она боролась до последнего, борьба потеряла смысл. Когда это случилось, я несколько дней ничего не чувствовал. Все казалось нереальным. Ее похороны. У меня даже не оказалось дома, куда я мог бы вернуться.

— Что случилось с твоим домом?

— Когда болезнь Дженни достигла той стадии, что я уже не мог работать, так как необходимо было ухаживать за ней, мы продали все и переехали в Джоплин. Одра и я составили график ухода, привлекая также приходящих медсестер, а в самом конце — хоспис.

— Ты и твоя сестра очень близки.

— Она спасла мне жизнь, — просто пояснил он. — Я не знаю, что бы делал без нее. Потерял смысл жизни, не видел причин вставать с постели по утрам. Одра заставляла меня выходить в мир, даже когда я не хотел. Потом я постепенно начал брать подработки, переезжал с места на место без всякого плана.

— А как насчет твоей карьеры в Далласе?

— Прошло слишком много времени. Я не хотел туда возвращаться. А в Джоплине умерла Дженни, так что не хотел жить и там тоже.

— И сколько это продолжалось?

— Шесть лет. Жалкое зрелище, не правда ли?

Брук подвинулась ближе и положила руку ему на плечо.

— Нет. Не могу даже представить, как можно сильно любить кого‑то, а потом потерять.

Обхватив Брук за талию, Остин вдохнул аромат ее волос. Сегодня они пахли клубникой.

— Брук.

— Да?

— Я знаю, что ты чувствуешь жалость ко мне, но не хочу это использовать.

Отстранившись, она посмотрела на него. Ее волосы рассыпались по плечам, нежно‑золотые и мягкие, как шелк, серые глаза пристально вглядывались ему в лицо.

— Ничего не понимаю.

— Я хочу тебя.

Он изложил это прямо, чтобы между ними не оставалось никаких недоразумений. Если она заинтересована в сексуальной связи с ним, все отлично. Он не хотел никакой романтики, которая могла бы быть истолкована превратно.

Брук нахмурилась.

— По‑моему, ты четко обозначил, что тебя не интересуют отношения.

Он дотронулся большим пальцем до ее нижней губы.

— Мужчины и женщины занимаются сексом и без отношений. Ты мне нравишься. Похоже, мы совместимы. Если тебе это важно, я свободен.

Брук на мгновение как бы посмотрела на себя со стороны. Сцена словно в кино. Они в уединении, в романтической обстановке, привлекательный ковбой делает ей эротическое предложение.

По сценарию героиня, по идее, должна упасть в объятия героя, а если фильм предназначается для семейного просмотра, показали бы лишь жаркий поцелуй. Но дело в том, что Брук не видит себя в роли романтической героини.

Ведь главный герой, скорее всего, по‑прежнему любит свою покойную жену. А героиня слишком молода для него и все еще находится под гнетом родительской опеки. Одно дело — секс на одну ночь, но совсем другое — регулярные встречи.

Брук знала размер и форму родинки на правой ягодице, но понятия не имела, добавил ли Остин майонез в сэндвичи с ростбифом.

А это серьезная проблема.

Она дотронулась до его пальца кончиком языка, и ее сердце забилось сильнее. Очень плохо, если у них будет секс среди бела дня? Он хочет ее, а это так возбуждает.

Наклонившись, она поцеловала его.

— Мне нравится эта идея.

Остина пронзила дрожь. Брук это почувствовала. Как и его прерывистое дыхание.

— Ты уверена? Что заставило тебя передумать?

Протянув руку, она сняла с его головы ковбойскую шляпу.

— Я уверена. Не могу устоять перед тобой, Ковбой. Даже пытаться не буду.

Их машина была припаркована у ручья. Во всех направлениях расстилалась равнина. Никто не смог бы подкрасться к ним незамеченным.

Остин положил ее на спину.

— Мне нужно кое‑что сказать тебе.

Брук встревожилась.

— Что именно?

Он наклонился над ней, его крупное тело заслонило ей солнце.

— С момента последней встречи с тобой я не спал ни с одной женщиной. Я действительно не ищу отношений. Но и не хочу, чтобы ты думала, будто ты одна из многих.

— Спасибо, что сообщил мне это.

Брук не понимала, радоваться или огорчаться от сказанного им, но вскоре позабыла об этом. Остин впечатляюще быстро избавил ее от одежды. Она почувствовала, что слегка замерзает на прохладном ветре, а ковбой только рассмеялся. Раздевшись сам, накрыл ее своим телом и стал медленно двигаться внутри ее.

О боже мой. У нее большие проблемы. Остин Брэдшоу — настоящий мужчина. Целует ее и гладит, двигается внутри так, будто она его последний шанс на счастье, а конец света не за горами. Это очень вдохновляет. Единственные отношения у нее были с парнем из колледжа. Это тянулось шесть месяцев.

Брук обвила ногами спину Остина, руками обхватив плечи. Он снял рубашку и брюки, но почему‑то оставил носки. По какой‑то неведомой причине это казалось ей дико сексуальным.

Она никогда особо не интересовалась сексом. Конечно, иногда думала об этом. К примеру, когда ей бывало одиноко, скучно или она смотрела романтические фильмы. Но она вела насыщенную жизнь, а единственный опыт, который имела до Остина, убедил ее в том, что секс в кино и секс в жизни имеют мало общего.