13 минут - Сара Пинборо

Меня это тоже рассмешило. Я рассказала им о докторе Харви, о том, что мне нужно ходить к ней на консультации, и, закатив глаза и посмеиваясь, о том, какая она пресная и скучная (она действительно такая). Но я не рассказала им об этом дневнике. О том, что я должна все записывать. Во-первых, это личное, и я делаю это только потому, что мне очень скучно, а во-вторых, я не хотела, чтобы они думали, будто я записываю все, что мы говорим и делаем тут, и что кто-то еще может захотеть это прочесть. (Этого не произойдет! Доктор Харви может даже не пытаться залезть в мою голову.) Я не хочу, чтобы они из-за этого беспокоились.

– Ты правда в порядке? – спросила Хейли.

Это прозвучало настойчивее, чем предполагалось, и с их лиц внезапно исчезли улыбки. На какое-то мгновение я смогла увидеть, что у них под масками, потому что маски – это то, в чем мы, все три, так сильны. И я увидела, что они встревожены. Мы оказались на новой территории – в неизведанных водах. Я чуть не умерла. Я фактически умерла, и не помню почему. Это все меняет.

Я ответила:

– Да. – Мой голос уже не похож на глухое рычание, но все еще звучит так, будто у меня ужаснейший тонзиллит.

Я добавила, что очень хочу выйти отсюда, и Хейли сказала, что понимает меня, потому что тут везде пахнет стариками.

Это действительно так, мы все рассмеялись, и напряжение спало. Хейли не часто шутит, да и получается это у нее суховато. Все изменилось, но наш старый дух товарищества не так-то легко истребить, он жив – как и я.

Дженни вытащила из сумки экземпляр сценария «Сурового испытания». Наверное, взяла его у мистера Джонса. Она призналась, что пыталась найти мой экземпляр, когда они искали «iPod» и другие вещи, чтобы принести мне, но не смогла. Она слегка покраснела, говоря об этом. Я подумала, что они на самом деле основательно порылись в моих вещах. Сколько ящиков вы проверили? Все? Коробки у меня под кроватью?

Экземпляр сценария, который она мне вручила, был сильно потрепан, но мне понравилось ощущение прикосновения к бумаге. По-видимому, теперь прослушивание будет в пятницу. Они упросили мистера Джонса его перенести, чтобы и я могла поучаствовать.

– Из тебя получится замечательная Эбигейл, – сказала Дженни.

На самом деле она думала, что замечательная Эбигейл получилась бы из нее, но никогда бы этого не сказала. Она не делала этого раньше и точно не сделает сейчас. Даже если ей предложат эту роль, могу биться об заклад, она убедит мистера Джонса отдать ее мне. Дженни так любит угождать. Во всяком случае, большую часть времени. Но дело в том, что она, скорее всего, ее получит. Я, конечно, хороша – намного лучше, чем думает мистер Джонс, – но Дженни просто блистает на сцене. Хотя она этого не осознает. Не вполне. Я думаю, что на самом деле она милая. В своем роде. Мы можем быть непохожими, три лучшие подружки, но всем нам нравится театр – в жизни и на сцене. Нам всем нравятся школьные спектакли. И тут мы правим.

– Может, он предложит Джеймсу Энсору роль Джона Проктора, – пошутила Хейли.

Мы рассмеялись. Я два раза ходила на свидание с Джеймсом, после того как по пьяни поцеловала его на вечеринке. Самый горячий парень в школе – так о нем говорят. Мне показалось, что его язык похож на мокрую рыбу, а руки у него какие-то неуклюжие и трясутся. Отношения так и не зашли дальше, но Джеймс с тех пор волочился за мной. Я никогда не говорила этого Хейли и Дженни – даже у нас есть свои секреты, – но я не совсем понимаю, в чем прикол секса. Я хихикаю и визжу вместе с ними, когда мы говорим об этом, но я, наверное, единственная девочка в школе, делающая вид, что все зашло дальше, чем на самом деле. Я остаюсь равнодушной при мысли об этом. Возможно, я в некотором роде как та река. Может, мне нужно быть Элизабет Проктор, а не Эбигейл.

Но это было бы не в стиле Барби, как нас называют в школе, а я Барби.

Я сказала, что мистер Джонс может сам сыграть эту роль и что не представляю, как с ней справится подросток, даже Джеймс. Для этого нужна более грубая кожа и крепкие руки. Затем я посмотрела на подруг. Они обе думали об одном – непрошеная фантазия о голом мистере Джонсе, который занимается этим; неправильность этой мысли делала ощущения даже сильнее. Эбигейл, Джона Проктора и все остальное заслонил образ всеми обожаемого преподавателя актерского мастерства. Я даже ощутила, как накаляется температура в комнате.

– Но, надеюсь, не предложит, – добавила я наконец. – Это было бы странно. И даже немного противно. Я имею в виду спать с кем-то такого возраста. Даже просто изображать это. – Я сделала вид, будто меня сейчас вырвет. – Жуть.

Они издали соответствующие звуки отвращения – конечно, они так сделали, но выглядели виноватыми. (Иногда они так предсказуемы!) Несмотря на это, я подумала о них с теплотой. Может, мне не стоит так много с ними играть?

– А что насчет того, кто тебе писал? – спросила Дженни, снова заговорив о моей истории – моем событии, чтобы перебрать все до последней детали. – Инспектор спрашивала нас об этом номере, но мы его не знаем.

Она пыталась говорить непринужденно, но я на это не купилась. Я сказала, что тоже его не знаю и что, должно быть, кто-то ошибся номером, и это не имеет никакого отношения к тому, что произошло со мной.

– Она и Бекку спрашивала, – сказала Хейли. Она перелистывала книгу, но смотрела на меня сквозь прямые волосы, спадающие на глаза, и я заметила, что ее брови изогнуты просто идеально. Мне тоже нужно подправить свои. – Будто Бекка могла что-то знать.

– Она была здесь, – тихо произнесла я. – Она читала мне, пока я была без сознания.

– Ты ее слышала? – спросила Дженни. Ей не было дела до Бекки. Она не участвовала в моем с Хейли предательстве. И она никогда не дружила с Беккой. – Это было бы странно.

– Я не знаю, – ответила я и, немного помолчав, продолжила: – Возможно, но как сквозь сон. – Я не была в этом уверена, но это то, что они хотели услышать.

– Как насчет… – Дженни наклонилась ближе, -…когда ты… ну, знаешь…

– Умерла? – закончила я.

Хейли шокировало это слово. Она ненавидит смерть. Как и все мы, когда осознаем, что однажды это случится с нами, хотя, наверное, я достигла этого момента немного быстрее, чем мои подруги. Мы ее ненавидим и восхищаемся ею, но Хейли испытывала настоящий ужас при мысли о смерти. Я думаю, она действительно это осознавала.

Несмотря на свою идеальность, она была хорошо осведомлена о хрупкости своей плоти. Я видела, как она переживает из-за веснушек, когда думает, что никто на нее не смотрит. У нее умер кто-то из близких, когда она была ребенком? Не помню. Возможно. Может, это было то, о чем она не хотела говорить, но из-за чего перестала лазить по деревьям и взбираться на стены и строительные леса, – нечто большее, чем появление груди.

– Ну, это же правда, – помолчав, произнесла я.

Я улыбнулась, но могла думать только о темноте и подавляюще грандиозном страхе в том воспоминании, когда пыталась дотянуться до веток. Будто темнота ждала меня. Будто она надо мной смеялась. От этого у меня слегка перехватило дыхание. Но я не могу позволить этому проявиться. Я хочу выбраться отсюда в ближайшие несколько дней. Я должна. Мне необходимо оставаться нормальной. Я сказала им, что ничего не помню. Смотря на лицо Хейли, я не поняла, как этот ответ отразится на множестве ее страхов. Может, она хотела услышать историю про яркий свет, туннель и ангелов.