Борьба идей и направлений в языкознании нашего времени - Рубен Александрович Будагов

статистический метод в филологии стал обсуждаться и применяться в 20-е годы нашего столетия. Но и в эту эпоху особых результатов с его помощью получить не удалось.

В 1918 г. Г. Шенгели подсчитал, сколько гласных и сколько согласных содержат два текста, имеющие одинаковое название – «Памятник» А.С. Пушкина и «Памятник» Валерия Брюсова. Получилось, что у Пушкина

«на один гласный звук приходится 1,33 согласных звуков, а у Брюсова на один гласный уже 1,44 согласных»[77].

Шенгели считал, что таким способом можно определить отличие поэтики Пушкина от поэтики Брюсова. Между тем глубокое несходство поэтики двух авторов не поддается количественному исчислению и определяется совокупностью многих условий, в том числе и неповторимой индивидуальностью каждого автора. Поэтому, как ни соблазнительно и здесь понятие точности связать с понятием числа, подобная связь может иметь лишь подсобное значение. И это понятно, если не забывать, что, как правило, понятие оттенка в языке выступает как качественная, а не количественная категория.

Статистический метод иногда создает иллюзию объяснительного метода. Уже давно было замечено, что на вопрос «какие деревья растут в этом саду?» можно ответить различно, в том числе с помощью простой констатации – «в саду 20 деревьев». Но назвав число деревьев, мы оставили без ответа вопрос о том, какие именно деревья растут в саду[78]. О синонимическом ряде смелый, храбрый, мужественный, отважный можно сказать, что этот ряд опирается на четыре прилагательных (если ими «закрыть» данный ряд), но назвав цифру, мы еще не пояснили, какие смысловые оттенки составляют «душу» подобного ряда и чем каждый из четырех синонимов отличается от своего «соседа» (по значению, по употреблению, по стилистической окраске и пр.). Число – лишь один из признаков ряда, но не только не единственный признак, но и не главный, не определяющий признак.

Такова общая судьба количественных отношений в языке, а шире – и в филологии. А.В. Чичерин безусловно прав, когда подчеркивает, что языковые и тем более стилистические явления

«требуют весов гораздо более чувствительных, чем статистические подсчеты»[79].

К тому же и в научном, и в художественном тексте то или иное слово, которое встречается только один раз, может оказаться гораздо более «ключевым», гораздо более весомым, чем слово, 20 раз употребленное автором.

Сказанное не означает, что статистические исследования вообще невозможны в области филологии, но приведенные соображения лишний раз свидетельствуют, что роль подобных разысканий может иметь лишь вспомогательное значение.

8

Наша эпоха – эпоха содружества наук. Это бесспорно. И филология – не исключение, она находится в подобном содружестве. Вместе с тем разделение наук на физико-математические, науки о природе и науки об обществе сохраняет свою силу. И здесь нет никакого противоречия: взаимодействие наук не лишает и не должно лишать специфики каждую науку. В.И. Ленин был глубоко прав, когда, конспектируя одну из книг Гегеля, заметил:

«Метод философии должен быть ее собственный (не математики…)»[80].

Действительно, по меньшей мере наивно считать, что с помощью одной науки, какой бы точной она ни представлялась, можно решить все сложнейшие вопросы другой науки, часто имеющей дело с совершенно другим объектом. Науки помогают друг другу, но не заменяют и не вытесняют друг друга. То же следует сказать и о методах разных наук.

В 1842 г. В.Г. Белинский в статье о Баратынском писал:

«…Человеческое знание состоит не из одной математики и технологии, оно прилагается не к одним железным дорогам и машинам… Напротив, это только одна сторона знания, это еще только низшее знание… Высшее объемлет собою мир нравственный, заключает в область своего ведения все, чем высоко и свято бытие человеческое…»[81]

Эти полные глубокого смысла слова сохраняют все свое значение и в нашу эпоху. В предшествующих строках была сделана попытка показать, что и категория точности сохраняет свою специфику в такой области знания, как филология, и что филологическую точность недопустимо отождествлять с точностью математической.

В свое время акад. Л.В. Щерба был безусловно прав, когда подчеркивал, что в языке

«…ясны лишь крайние случаи. Промежуточные же в самом первоисточнике – в сознании говорящих – оказываются колеблющимися, неопределенными. Однако это-то неясное и колеблющееся и должно больше всего привлекать внимание лингвиста, так как здесь… мы присутствуем при эволюции языка»[82].

И это глубоко справедливо. То, что «колеблется» в языке, обычно кажется неточным, неуловимым. Но подобные колебания составляют душу любого национального языка, они – свидетельство его развития и совершенствования.

За последние 20 лет в разных странах были предложены различные рецепты превращения филологии в точную науку. Но в тех случаях, когда подобные рецепты составлялись без учета специфики самой филологии в ее различных областях, подобные рецепты оказывались обычно бесполезными и не оказывали влияния на дальнейшее развитие самой филологии. Только тогда, когда понятие точности будет рассматриваться не «вообще», а как «точность данной науки», больше того – «точность данной области данной науки», споры вокруг понятия точности перестанут быть схоластичными, станут плодотворными.

В предшествующих строках была сделана попытка показать, что

1) понятие точности – это понятие не арифметическое, а функциональное;

2) точными методами должны изучаться не только формальные, но и содержательные категории языка и литературы (отсюда недопустимость смешения формального и формалистического);

3) формальная непротиворечивость того или иного филологического построения отнюдь не обеспечивает ему теоретической глубины и убедительности, ибо все в конце концов определяется идейной основой всякой концепции;

4) поиски точности ни в коем случае не должны вестись так, чтобы приводить к искажению изучаемого объекта (языка и литературы), к изгнанию важнейшего понятия оттенка, столь существенного в процессе коммуникации, в процессе выражения человеческих мыслей и чувств;

5) в сфере языка художественной литературы функциональная сущность самого понятия точности выступает особенно ярко и особенно очевидно;

6) не всякая «точность» оказывается нужной в языке и стиле (факты истории разных языков показывают, что от многих видов «мелочной точности» языки постепенно стремятся избавиться, как от ненужного для их же системы балласта);

7) точность хороша и сильна тогда, когда она оказывается собственно языковой точностью (вырастает из специфики функций языка), собственно художественной точностью (вырастает из специфики художественного творчества).

Глава вторая.

Знаки – значения – вещи

(явления)

1

Проблема соотношения знака – значения – вещи (явления) уже с древнейших времен интересовала человека. Известен старый рассказ о некоем простолюдине, который, присутствуя при ученом споре