Кошачья голова - Татьяна Олеговна Мастрюкова

тебя понимаю, сын! Доктор дал таблетки, вот Алина их и будет принимать.

— Какие таблетки? А где они?

— Егор! — Мама посмотрела на меня как на дурачка. — Ну не все ли тебе равно? Ты что, разбираешься в этом? И что это ты на мать голос повышаешь, что это такое вообще?

Голос я не повышал, но посыл понял.

— Таблетки я Алине отдала.

И тут из-за двери раздался отвратительный голос икотки:

— Дурачина, дурачина! А вот и в унитаз спустила, вот и спустила твои таблетки! А вот, а вот, а вот!

Мама страдальчески посмотрела на меня, но ничего не сказала. И мне говорить было нечего. Зато я понял, почему лучше бы моя сестра была душевнобольной. Таких лечат, с такими известно, что делать. Они, как бы точнее выразиться, привычные, реальные. Вколол укол, дал таблетку, и человек вернулся в общество. Так спокойнее, что ли.

А Алина выглядит хорошо, за нее не стыдно, слюни она не пускает, можно подумать, что у нее всего лишь богатое воображение. В конце концов, воображение — это, по сути, то самое жизненно необходимое для человека личное пространство, которое сам человек может контролировать и легко делать интересным и удобным для себя. Ну и, если что, ее просто заберут в больницу, и всем так будет спокойнее.

Правда, я старался гнать такие мысли подальше, потому что постоянно помнил, что это я, считай, виноват: спровоцировал появление икотки…

Вот что мне стоило молча икать! И не поддаваться на провокации!

Кстати, я продемонстрировал Палашке налобный фонарь и сообщил, что светит он гораздо сильнее телефонного. Больше она меня по ночам не беспокоила, хотя я первое время спал чутко, не как обычно, и слышал, что Палашка периодически выходит из комнаты. Или это Алина выходила по вполне объяснимым причинам. Так что фонарик настолько меня успокоил, что теперь я опять отрубался, едва положив голову на подушку, как в обычные времена.

Глава седьмая

Вдруг пропал наш волнистый попугайчик Кешка. Мама приготовила обед и перед тем, как нас позвать, собралась клетку чехлом закрыть, чтобы Кешка не волновался, а его нет. Клетка пустая, но закрытая.

Мама потом не могла вспомнить: так и была заперта дверца или она ее по инерции сама захлопнула. Наверняка сама, иначе как бы он пропал? И никто из нас не мог вспомнить, был ли попугайчик в клетке с утра. Кто накинул на клетку чехол за завтраком и кто его потом снял? Точно не мама. Впрочем, у всех нас это уже автоматическое действие вполне могло вылететь из памяти.

Мы решили, что недоглядели и Кешка по глупости вылетел в форточку. Он и раньше пытался, но мы всегда за этим следили. Мама — особенно, никогда лишний раз дверь не откроет, штору не отдернет, сначала проверит, нет ли птицы поблизости. Но ведь все бывает в первый раз. Тем более сейчас, когда мама нервничает постоянно.

Мы везде смотрели. Кешки нигде не было.

В день пропажи дома до обеда была только Алина, и завтракала она одна, но Алина внятно ответить не могла, только плакала, даже рыдала, до рвоты. Палашка тоже молчала, лишь усмехалась зло, а ведь Кешка для нас — как член семьи!

У меня были вполне обоснованные подозрения, что Палашка напрямую причастна к пропаже Кешки. Не хотелось верить, что попугайчик пострадал в какой-то мере из-за меня, ведь теперь Палашка не приходила ночью в гостиную из опасения получить в свои горизонтальные зрачки лучом фонаря. Удивительно, какой простой способ сработал. Я еще и ножи стал под подушку себе прятать.

Я распечатал объявления о пропаже Кешки. Очень подробные, с его фотографией, а для связи мама разрешила указать ее номер. Мы расклеивали объявления по району, на автобусных остановках, афишах, везде. Даже отец взял пачку с собой на работу.

Алина тоже взяла и вернулась домой с пустыми руками, но я не уверен, что Палашка не заставила сестру выкинуть всю пачку листочков «Пропал волнистый попугай» в ближайшую мусорку.

Через неделю отец убрал на антресоли пустую клетку, чтобы не травила душу. Маме ни разу никто не позвонил по нашему объявлению. Я каждый день проверял — они висели на месте, практически все.

И вот как-то, посмотрев на опустевшее без клетки место, мама предложила:

— Может, котенка заведем, а? Раз Кешеньки больше

нет…

Мы правда не заводили кота только из-за попугайчика. Но теперь было ясно, что Кешку не вернуть, а на котенка вроде бы согласны все… Да как оказалось, не все.

— Я — за! Будет у нас кот, назовем его Компот. — Мне казалось, я очень удачно сострил.

Но у Алинки при слове «кот» случился самый настоящий приступ. Вернее, не у нее. Это как с «барабулькой» было, только страшнее. Она орала, и билась, и кричала страшным басом, и изгибалась так, как, мне кажется, человек не может изогнуться физически. Только это была не моя сестра, а Палашка.

Мама бросилась вызывать скорую, но только начала номер набирать, как Алину отпустило. В один миг она вскочила, выпрямившись во весь рост, и прямо в лицо оторопевшей маме прошипела ужасным мужским басом:

— Будет кот — я ее задавлю, задавлю! Бз-з-з!

И тут же отпрянула, закрыла лицо руками и заплакала. Алина, моя сестра.

Мама, бледная от неожиданности, схватила ее в охапку и стала качать, как маленькую девочку. А я понял, что больше у нас домашних животных не будет. И вообще будет только то, что позволит Палашка.

И еще эта противная грызущая мыслишка, которая не давала мне покоя… Я решил обсудить ее с мамой.

— А что, если Палашка вселится в меня?

— Егор, нельзя же думать только о себе! Почему в тебя? Почему не вселилась в меня или в папу? Может быть, ты перестанешь завидовать старшей сестре и начнешь помогать ей? Или хотя бы помогать мне помогать ей.

— Я не завидую!

— Видишь, — горько усмехнулась мама. — Я задала столько вопросов, а услышал ты только про зависть, только о себе.

Мне захотелось заорать от несправедливости обвинения. Но мама не желала концентрироваться на моих глупых, по ее мнению, переживаниях. Совершенно другим тоном, давая понять, что предыдущая тема закрыта, она сообщила:

— Я связалась по интернету с одной женщиной, потомственной колдуньей.

Мне понадобилась пара секунд, чтобы тоже перестроиться. Ладно, положим, я не прав, что боюсь за себя. Окей.

— Мам, но ты