Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944 - Хассо Г. Стахов

Но немцы еще диктуют свои правила. Они стоят на берегу Финского залива против острова Котлин, где находится военно-морской порт Кронштадт. Они выходят к Мге, запирая, таким образом, железнодорожное сообщение на Восток. Они захватывают Шлиссельбург, где Нева берет свое начало из Ладожского озера, и занимают берег Ладоги до Липок. Тем самым у ленинградцев свободным остается лишь опасный путь по Ладожскому озеру. Красноармейцы ожесточенно атакуют немецкие позиции, в том числе под Петергофом и под Колпино на южной окраине города. Немцы отражают эти атаки. Русские начинают осознавать, что они только теряют людей, безуспешно стараясь исправить положение. Они приходят к выводу, что нужно готовить широкомасштабные операции, чтобы снять блокаду города, нанося противнику удар с тыла, перерезая его пути снабжения, окружая его самого ударом через Волхов и торфяные болота южнее Ладожского озера. Отчаянно дерзкий план. Но он все же реалистичнее, чем цель Гитлера двигать вперед чрезмерно растянутые немецкие фланги к линии «А — А»: от Архангельска на Белом море до Астрахани на Каспийском озере.

Гитлер решил пока не штурмовать Ленинград. Немецкие дивизии должны были прорываться через Тихвин на северо-восток, чтобы затем на Свири между Ладогой и Онежским озером соединиться с финнами. Тем самым Ленинград должен был быть отсечен громадными клешнями от последней ниточки, связывавшей его с внешним миром. Немцы должны были также выйти к устью Волхова у Ладожского озера и таким образом парализовать подачу тока Ленинграду от электростанции на Волховстрое. Однако при разработке этого плана не были в полной степени учтены три фактора: сила противника, непроходимая местность и власть климата. Командующий группой армий «Север» генерал-фельдмаршал Риттер фон Лееб мрачно изрек в конце 1941 года: «Гитлер ведет себя в России так, как будто действует с русскими заодно». Именно Лееб заявляет в начале 1942 года о своей отставке: «Я не могу и не хочу больше нести за это ответственность!» Такие подробности солдатам неведомы. Но они знакомятся на своем горьком опыте с теми условиями, которые почти за сто лет до этого произвели на Бисмарка неизгладимое впечатление. Он их назвал «оружием».

Может быть, генерал-фельдмаршал фон Лееб вспомнил эти высказывания прусского посланника в Санкт-Петербурге, которому тогда было 44 года? Не задумался ли он над тем, что Бисмарк с того времени неизменно подчеркивал важность дружбы с Россией? Когда Бисмарк об этом говорил, то делал это отнюдь не как сентиментальный славянофил, а потому что, как он выражался, «заглянул в холодные глаза медведя». Знания страны и людей привели его к твердому убеждению, что даже в случае полной ожидаемой удачи немцам лучше иметь с русскими предвоенное, нежели послевоенное состояние. Поэтому Бисмарк никогда не соглашался на превентивную войну с Россией. А в 1890 году в своем поместье Фридрихсру он разъяснил русскому князю Игнатию Львову, что подвигло его еще с петербургского периода к такому осмыслению: «Если кто-нибудь полагает, — сказал он, — что с Россией не страшно вести войну, тот ошибается! Война с Россией опаснее, чем с кем-либо вообще. Зима и огромные пространства — это ужасное оружие, которому невозможно противостоять. Кроме того, русские способны без больших затрат восстанавливать свои деревянные дома. Но самым сильным и неодолимым у русских является их особенность смиряться и довольствоваться тем, что у них есть и что их окружает в данный момент. Это чудовищное оружие является полновесной защитой от любой агрессии». Так сказал старый Бисмарк через несколько недель после своей отставки весной 1890 года.

Теперь под Ленинградом, после изнурительного наступления, немцы вновь познают хладнокровие, неприхотливость и упорство защитников города. Они намного активнее, намного сильнее, чем этого ожидали осаждавшие. Хотя разве не было огромных потерь среди красноармейцев и многих тысяч деморализованных перебежчиков?

Никто не ожидал, что уже в конце сентября 1941 года (20.9.41 г. — Ю. Л.) русские, переправившись через Неву, создадут на занятом немцами восточном берегу Невы плацдарм под Дубровкой. Его ширина по фронту составляла четыре километра. Окопы противников находятся на удалении от 20 до 50 метров друг от друга. Почти ежедневно защитники плацдарма пытались расширить и укрепить свои позиции, зачастую при поддержке танков. Немцы из Восточной Пруссии, составляющие основу 1-й пехотной дивизии, сокращенно 1-й пд, пытаются при поддержке артиллерии воспрепятствовать доставке подкреплений через реку. В так называемые обычные дни дивизия расходовала 3500 снарядов легких полевых гаубиц калибра 105-мм и 600 снарядов для тяжелых орудий калибра 150 мм. Но этого недостаточно для уничтожения живой силы и вооружения противника, которые восполняются советской 8-й армией. К тому же авиация «красных» имеет превосходство в воздухе. Каждую ночь немцы укрепляют свои позиции. Как только наступает утро, русские начинают выбивать их из окопов огнем артиллерии и минометов. Солдаты из Восточной Пруссии могут им противопоставить только свою стойкость. Дополнительных снарядов для своих орудий они не получают. Сил для ликвидации плацдарма у них не хватает.

Бои за плацдарм являются наглядным примером того, что позднее будет происходить в значительно более крупных масштабах. Они отражают соотношение силы и бессилия. Русские используют преимущество «внутренних дорог». Они доставляют вооружение кратчайшим путем прямо с заводов в окопы и к орудиям. Они выдвигают туда даже 52-тонные танки КВ.

Ежедневно восточно-прусские солдаты расходуют 8000 ручных гранат, настолько близко подходят друг к другу позиции участников боев. По-будничному сухо подводит итоги шести недель боев начальник оперативного отделения штаба дивизии подполковник Вернер Рихтер: 79 разведывательно-поисковых операций со стороны русских, 60 их атак в составе одной или двух рот, 50 атак силой от батальона до дивизии. 17 раз русским удается ворваться в расположение немецких позиций, 17 раз их отбрасывают назад. Когда русские утром 1 декабря переходят в наступление большими силами, то немцы вынуждены постоянно открывать заградительный огонь. После полудня один из дивизионов 1-го артиллерийского полка докладывает о выходе из строя пяти из одиннадцати орудий, у которых от перегрузки отказали стволы. Через девять дней после начала боев один из батальонов 1-го пехотного полка докладывает о наличии в боевом составе всего лишь 90 человек. В одном из батальонов 22-го пехотного полка остается только 88 человек. Несколько месяцев назад все соответствовало штатному расписанию: 100 человек на роту, 400–500 на батальон, 1000 человек в полку, 10 000 — в дивизии. Потери в среднем имели такое соотношение: четверть составляли погибшие, три четверти — раненые, из которых треть — тяжелые, а около половины получили легкие ранения.

Разве свидетельствуют эти данные о снижающейся силе и падении боевого духа Красной Армии? Высокие чины в верховном командовании вермахта, похоже, не в состоянии увидеть предвестника их будущих поражений. Военный дневник верховного командования фиксирует для демонстрации несгибаемой воли по оказанию сопротивления советским солдатам такие фразы, как: «1-я пд отразила атаки противника с плацдарма, поддержанные танками». Или: «Отражение нескольких прорывов противника». А сводка вермахта, которая должна нести информацию внутри страны и на заграницу, исчерпывается такими стереотипами, как: «Под Ленинградом попытки прорыва противника потерпели крах». Между словами «о подбитых вражеских танках» и «больших кровавых потерях противника» вдруг прорывается фраза о «сильной артиллерийской подготовке со стороны русских». Но то, что одна из наиболее боеспособных немецких дивизий с каждым днем все больше перемалывается противником, это скрывается за монотонной трескотней официальных сообщений. Остаются лишь только невразумительные слова о безумстве происходящего, ничего не говорящие о страданиях и гибели русских и немцев. Восточная версия циничной формулы «На Западном фронте без перемен» имела тогда много вариантов.