Дракон из Трокадеро - Клод Изнер

Фредерик прошел в ванную, прильнул ртом к крану и ухитрился проглотить пару капель ржавой воды. Затем присел на край биде, с удовольствием задымил сигарой, подождал, пока подсохнет лак, вернулся в комнату, придавил ладонью ковер и без труда вставил на место вытащенные ранее гвозди.

После чего отступил на шаг и залюбовался своим творением. Чистая работа. Даглан вытащил из дорожной сумки тиковый мешочек, сложил в него клещи, зубные щипцы, кисть и баночку с лаком, осторожно приоткрыл дверь и внимательно всмотрелся в коридор, освещенный тусклым светом ночников. Затем на цыпочках направился к лифту, примыкавшему к комнатенке, в которой хранились инструменты и хозяйственные принадлежности. Ключ от нее он позаимствовал в тот момент, когда коридорный провожал его до номера. Фредерик проскользнул внутрь и поставил баночку с лаком среди пакетов с моющими средствами. Клещи, зубные щипцы и кисть были спрятаны за мышеловками, а мешочек – под кучей тряпок.

Выйдя из кладовки, он заботливо вставил ключ в замочную скважину, затем тихонько прокрался к себе в номер и запер дверь изнутри. Вконец обессилев, страдая от жажды, он повалился на кровать, даже не сняв покрывала. В горле от пережитого стоял ком, Даглана окутала своими складками черная завеса, очередной приступ страха погрузил его в череду кошмаров, конец которых всегда был неизменным: идущие по пятам полицейские загоняют его на вершину скалы, с которой он падает в бушующее море.

Воды по-прежнему не было. Накануне вечером Энтони Форестер предпринял необходимые меры и запасся двумя бутылками «Виши-Селестен»[27], которые обошлись ему в непомерные чаевые. Для бритья она была далеко не идеальным вариантом, но за неимением лучшего… С зеркала на него смотрело отражение стройного мужчины с правильными чертами лица. Рваный шрам на впадине левой щеки лишь подчеркивал его очарование, но при более внимательном рассмотрении можно было заметить морщинки вокруг глаз и складки в уголках губ.

– Еще один скучный, неинтересный день, – проворчал он, открывая ящик комода, в котором в идеальном порядке было сложено белье. – Быстрее бы покончить с этим делом, мое терпение на исходе.

Энтони надел белую сорочку прямо на голое тело, завязал с третьей попытки галстук, пригладил вихор на голове, проверил содержимое бумажника, надел пиджак и вышел из номера.

Прислонившись к тумбе Морриса[28], человек в панаме из последних сил боролся с сонливостью. Энтони Форестера он поджидал вот уже два часа. Увидев, что англичанин вышел из отеля, человек испытал в душе живейшее облегчение.

Он поправил головной убор и пошел следом, не сводя глаз с разноцветного деревянного йо-йо, раскручивая его и возвращая обратно гибкими движениями кисти.

«Заурядный моцион, говоришь? – думал он, не переставая вращать свое йо-йо. – Куда-то он меня приведет, этот субъект?»

Они подошли к станции самодвижущегося тротуара и, разделенные приличным расстоянием, шагнули на более быструю полосу.

Энтони Форестер сошел на авеню Сюффрен, но вместо того, чтобы пойти на Выставку, повернулся к ней спиной и двинулся в сторону ограды, за которой высилась груда гор и скал. Вдали над этим буколическим пейзажем, обильно украшенным сельскими домиками, мельницами и внушительной пасторалью, живописавшей крестьян, молочных коров и пастухов, возвышалось Большое Колесо.

– И везет же тебе, старина, – проворчал человек в панаме, – что рядом нет Вильгельма Телля с его яблоками!

Энтони Форестер боролся со скукой в Швейцарской деревне, тщетно пытаясь обратить на себя внимание дородной жительницы Оберланда[29], предлагающей гостям Выставки испить стакан теплого, пенного молока. Но врожденное отвращение к этому пойлу не позволило ему подойти к красавице. Засунув руки в карманы, англичанин сделал вид, что заинтересовался коровой с массивным ошейником, на котором болтался колокольчик. Утомившись от вида этого непрестанно жевавшего животного, он перешел к картине, изображавшей альпийский луг в окрестностях Берна, весь усеянный эдельвейсами. Он уже собрался расстаться с поющими пастухами в кожаных штанах, но тут рядом прошелестел женский голос:

– Горы мне надоели. Море надоело. Деревня тоже надоела. Я не знаю ничего более скучного, чем стадо скота на фоне вечных снегов. Я пришла сюда, чтобы отдохнуть от жары, обрести немного свежести и прохлады, но увы! Уж лучше асфальт, размягченный предвечерним зноем, да фонари, тускло освещающие раскаленные улицы! Вы не согласны?

Из ее тирады Энтони Форестер не понял ни единого слова, но вопросительный тон требовал ответа. Он наугад выдал оптимистичное «yes»[30], взглянул на собеседницу и тут же поддался чарам ее черных глаз, авантажной груди и иссиня-черной шевелюры.

Эдокси Аллар, бывшая великая княгиня Максимова, одно время водившая тесное знакомство с принцем Уэльским, овладела английским в достаточной степени для того, чтобы в весьма точных выражениях поведать о своем бурном прошлом. Поначалу она устроилась секретаршей в ежедневное издание «Паспарту», затем, в великую эпоху «Мулен Руж», стала танцевать канкан, взяв себе сценический псевдоним Фифи Ба-Рен. После развода с мужем, полковником конной гвардии Николая II, без сожалений променяла Санкт-Петербург на столь милый ее сердцу Париж, хотя по-прежнему очень любила белые ночи. К ее чувственности обращались театр, кинематограф и бесчисленные стареющие аристократы.

– Когда жизнь становится пресной, когда в ней больше нет ничего пикантного, я начинаю чахнуть. Я ведь еще молода и, к тому же, не замужем. Где он, мужчина, который устроит мне праздник жизни? Я обречена объедаться закусками, сидя дома напротив занудного старикашки! Вижу, вы человек состоятельный, и я уверена, что с вами скучно не будет!

Польщенный, очарованный изгибами тела и вульгарностью наивной простушки Эдокси Аллар, Энтони Форестер тут же повел ее подальше от швейцарских телушек, а заодно и их колокольчиков.

– Позволительно ли мне будет пригласить вас в одно место? У меня есть билеты на аттракцион, пользующийся огромным успехом.

– Да? Какой аттракцион?

– Дворец Сибири.

– Сибирь! Объятый морозом край изгнанников, ссыльных и каторжников! Вы что, смеетесь надо мной?

– Милая моя мадам, слово «Сибирь» в такую жару меня только бодрит. Мне будет очень интересно увидеть панораму железной дороги Москва – Пекин, по всей видимости, там нас ждут захватывающие зрелища. Не отказывайтесь, пересечь вместе с вами реку Амур для меня – преддверие нирваны.