Карманный атлас женщин - Сильвия Хутник

— Документики попрошшшшшу. Ваш и ваш. Ваш документик, вы глухая? Нет документа, так? Тогда с нами в отделение попрошшшу.

И Мария толкала коляску со спящей Анюсей. За ней скучающие полицейские, и Худой Бронек кричит: «Получишь по заслугам, вот увидишь. И за водку, что у меня когда-то выпила тайком, тебе тоже срок дадут!» Печальное шествие.

Процессия вошла в отделение. Дверь кабинета захлопнулась, и началась проверка.

Фамилияимя, нет, это еще не все, где живет, с кем, имеет ли постоянное занятие и снится ли ей что, откуда у нее эта коляска, с помойки, ладно, а откуда ребенка взяла — нет показаний. Ну, говорите же, женщина, у нас обход, нам рассиживаться некогда. Нет? Тогда по морде разок.

Ты родила этого ребенка? Покажи! Где ребенок? Коляска пустая. О боже, баба ребенка по дороге потеряла. Что за день, а ведь жена утром говорила: «Возьми отгул, поедем на Залив, погода какая замечательная».

— Где ребенок?

Мария встала со стула и с гордо поднятой головой заявила, что это ее ребенок и чтобы ее оставили в покое, что она уходит. А пошла ты, махнули они рукой. Вытерли лбы, закатили глаза. Остаток дня пройдет у них в зеленовато-говнистых стенах подлатанного на дотации Евросоюза полицейского участка.

Перед входом стоял Худой Бронек, а вокруг — дружки, слушали рассказы о жестокой похитительнице детей и смелом Брониславе, который, несмотря на грозящую ему опасность, рискнул задержать преступницу. Рассказчик так заговорился, что не заметил выходящей Марии. Только звук скакнувшей с лестницы коляски привлек внимание ротозеев. На тротуар полетели тряпки и старая одежка. Ребенка не было.

— Забрали у тебя ребенка? Забрали, что не твое?

Вслед за Марией вышли полицейские и подошли к Бронеку.

— Если ты, дебил, еще хоть раз попытаешься нам лапшу на уши навесить, попомнишь. Какой ребенок? Не было в коляске никакого ребенка! Давай, мужик, сваливай отсюда, да поскорее, чтоб мы тебя здесь больше не видели.

Гордая мама свернула с коляской в сторону парка и продолжила прогулку. Вот незадача, такой ветер, а у Анюськиной коляски нет козырька. Надо бедняжку прикрыть, не то простудится… Вот они и у песочницы, этой Мекки всех веселых ребятишек. И мамочки вокруг, с полным набором бутылочек с соком, баночек с детским питанием и запасных подгузников. А уж советуют, а уж верещат, а уж кричат. Польские мамы, вскормленные на мифах о Марии и Младенце. Сеют в животах святое семя и потихоньку его убирают. Грех, если нет ребенка, грех, если рожденного не окрестить. Польские мамы окропляют кричащих младенцев, наряженных в белые кружавчики, и платят ксендзу за избавление от ада.

Другие женщины записываются в Добровольную службу молодых матерей и еще до родов устанавливают наблюдение за каждой беременностью. Ешь йогурт, и у ребенка не будет ни на что аллергии, что вы, только не йогурт, тогда у ребенка будет аллергия на белок. Рожать лучше под музыку Моцарта и с мужем, какой муж, зачем нужен муж, как увидит твою вагину, убежит в ужасе. Как ты одеваешь ребенка? Перегреешь, простудишь. В шапочке, без шапочки, не бери на руки, если плачет, не то привыкнет к любви. Дай отрыгнуть после кормления, корми грудью до двенадцати лет, если не хочешь травмировать ребенка. За послеродовую депрессию ждет наказание: сто отжиманий. За плач в ванной и молитву о смерти получишь ремнем по заднице от уполномоченного по правам ребенка. За вырывание волос у себя из головы на пятом часу ночной истерики ребенка (зубки режутся), за перерезание вен после долгих лет сидения в четырех стенах — заключение в Исправительном учреждении. Возьми себя в руки и радуйся ребенку.

Орден Героической польской матери Святого Подгузника не признает отступлений от нормы. Ясные правила, светозарность осиянного святостью материнства, испокон веку обязательны для каждой женщины. Устав этого ордена исключает радость и спонтанность, но ведь смысл его деятельности вовсе не в распространении нездоровой анархии, а в страдании в невозможной жизни, текущей во имя возможной Жизни Грядущей. Поэтому сегодня матери напрочь лишены жизни, но государство работает в этом направлении, постепенно заменяя категорию «мать» на категорию «семья». Валите с работы, расходитесь по домам. Индивидуализм приводит к нарушению субординации. В этом мире должны быть определенные принципы.

Незамужние присматривают за играющими в песочнице некрещеными детьми, прячутся за газетой, стоят за загородочкой, делая вид, что шнурок у них развязался. А чтоб никто не обнаружил, что они не венчаны, надевают на безымянный палец какое-нибудь колечко, а сожителя называют мужем. И действительно, зачем им замечания, шепотки, комментарии? Здесь ведь что главное? Здесь главное счастье ребенка. Существуют определенные рамки. Так уж постарайтесь и впишитесь в них, очень вас прошу.

Маньке тоже хотелось заиметь наконец какой-нибудь план действий. Будет план — жизнь сразу станет ясной, и ей не придется принуждать себя к каким бы то ни было чувствам; если есть регламент, то чувства не требуются. Она присела на скамеечку к одной из женщин, о стольких вещах надо расспросить: как можно стать Матерью? Не поздно ли еще записаться? Сколько платят за обучение? Дают ли не приспособленным к жизни освобождение от экзаменов?

Но женщина взглянула на Марию испуганно и быстро отодвинулась. Нервно посмотрела в сторону своей дочки:

— Сандруууняааа, киска, пойдем, доча, пойдем.

Оставшись одна, Мария удобно расположилась и на какое-то мгновение почувствовала себя чуть ли не счастливой. Ладно, пусть хоть так, но она вступила в глобальное сообщество вытирания носов и бдения над кроваткой. Она больше не в группе базарных отбросов. Сидит себе в парке и задницу греет. А уж как такая прогулка полезна для здоровья! Сегодня она не пила и капли в рот не возьмет, она дала себе слово. При ребенке никогда! Не будет Анюсе за маму стыдно.

И не ела тоже ничего, вот уже несколько дней. Случай не представился, потому что с этим ребенком столько хлопот, нужен глаз да глаз: под шейкой застегнуть и когда нужно к себе прижать, чтобы у малыша спазмов не было. Иногда голод дает о себе знать, напоминает ритмичным подрагиванием желудка. К счастью, в мусорке всегда найдется чем перекусить.

Сама она как-нибудь перебьется, а вот что Анюсе есть? Как ее кормить? Чем? А может, у нее, боже упаси, аллергия, может, она астматик, лунатик? Дам ей немножко яблочка, вон в песочке валяется. Давай, малышка, поешь, будешь сильная.

Мамашки у песочницы стали обмениваться взглядами и постепенно покинули территорию. Маня осталась одна.

Анюсенька, что за жизнь у тебя будет в этой стране? Что тебя, золотко, ждет? Может, и закончишь ты какие школы, языку иностранному научишься, тогда тебя, может, даже кассиршей возьмут в магазин. Мужиков к тебе не подпущу, слишком много с ними мороки, мамочка тоже была с папочкой, и он ей в верности до гробовой доски клялся перед ксендзом. В костеле! А потом пошел, пропал и снова вдруг появился. И ничего это не изменило, если не считать исчезнувшего золотого браслета.

Доченька, я очень люблю тебя, ты даже не знаешь как. Ты у меня единственная в жизни. Я тебе собачку с киской из моделина слеплю, на руках буду носить ночами и петь колыбельную: