Слуга праха - Энн Райс

Говорили, что он не то безумен, не то одержим. Об этом упоминается в Книге Даниила, хотя там Набонид ошибочно назван Навуходоносором. История гласит, что наши прорицатели пытались убедить царя отпустить нас домой, и это правда. Хотя, насколько мне известно, успеха они не добились.

Набонид стремился претворить в жизнь собственные идеи и замыслы. Он был прежде всего ученым, проводил раскопки древних курганов и главной своей целью считал процветание и славу Вавилона. Однако Набонид питал безумную, непреодолимую любовь к богу Луны Сину, а Вавилон считался городом Мардука. Да, конечно, там поклонялись многим богам, их святилища устраивались даже в храме самого Мардука, но приверженность вавилонского царя культу кого-либо иного, кроме Мардука, воспринималась как нечто из ряда вон выходящее.

А потом Набонид и вовсе сбежал из Вавилона и десять лет провел в пустыне, оставив город своему сыну Валтасару,[12]чем вызвал еще большую ненависть в сердцах подданных. За все время его отсутствия не провели ни одного новогоднего празднества, ни одной процессии, а ведь это считалось самым главным торжеством в Вавилоне: Мардук проезжал по городу рука об руку с царем. Но если царя не было в городе, кого же бог мог взять за руку? Жрецы Мардука относились к Набониду с презрением, да и большинство вавилонян тоже.

Я вырос и выполнял уже более ответственную работу в храме и при дворе, но, откровенно говоря, всей правды о Набониде не знал. О, если бы мы могли призвать тень царя, как Аэндорская волшебница когда-то заставила пробудиться ото сна пророка Самуила, дабы царь Саул побеседовал с ним, я уверен, Набонид поведал бы нам много интересного. Но я не чародей и не некромант. Моя задача — отыскать лестницу на небеса, и я давно уже не блуждаю в туманной мгле, населенной потерянными душами, которые скитаются в забвении и молят лишь о том, чтобы кто-то позвал их по имени.

Впрочем, кто знает, возможно, Набонид поднялся по ступеням в царство света. Ведь его нельзя упрекнуть ни в жестокости, ни в развращенности. Вина Набонида состояла лишь в преданности богу, который не был покровителем Вавилона.

Мне довелось увидеть его лишь однажды, в последние дни моей жизни. Вокруг царя плелись сети заговоров, и он производил впечатление живого мертвеца, чье время давно ушло. Однако Набонида это, похоже, не волновало, ибо боги наградили его благословенным безразличием к жизни. В тот день, точнее, в ту ночь, когда мы встретились, единственной его заботой было не допустить разграбления Вавилона. Того же желали и все жители города. Вот так я лишился собственной души.

Но к этому ужасному событию я вскоре вернусь.

А пока расскажу тебе о своей жизни, в которой меня слабо волновал Набонид. Мы жили в одном из множества великолепных домов богатого еврейского квартала. Знаю, тебе покажется невероятным, что стены наших жилищ были почти метровой толщины, но благодаря этому внутри царила прохлада. Просторные здания занимали значительную площадь, бесчисленные гостиные, столовые и иные комнаты располагались по периметру большого внутреннего двора. Дом моего отца был четырехэтажным. В верхних помещениях с деревянными стенами обитала уйма кузенов, престарелых тетушек и других родственников. Некоторые из них никогда не покидали своих комнат и дышали воздухом возле распахнутых окон, выходящих во двор.

А двор наш представлял собой поистине райский уголок — уменьшенную копию знаменитых висячих садов. Надо сказать, Вавилон славился и общественными садами, разбросанными по всему городу. В нашем дворе росли смоковница, ива, две финиковые пальмы и самые разнообразные цветы. Деревянный навес, под которым мы ужинали, был густо увит виноградными лозами. Сверкающие струи фонтанов били и днем и ночью, и вода скапливалась в бассейнах, где, поблескивая разноцветной чешуей, плескались рыбы, похожие на ожившие драгоценные камни.

Дом был построен кем-то из аккадцев задолго до нашего прибытия в Вавилон и прежде, чем на этих землях появились халдеи.[13]Кирпичные, покрытые глазурью стены украшало множество статуй, основными цветами отделки служили голубой, красный и желтый, повсюду росли цветы, во дворе под ногами расстилался густой травяной ковер. Отдельное помещение предназначалось для захоронения умерших.

В детстве я подолгу играл среди цветов в тени финиковых пальм и с любовью вспоминал эти дни до… самой смерти. Мне нравилось после полудня устроиться там поудобнее и, не слушая о том, что мне давно следует быть в скриптории и добросовестно переписывать псалмы или что-то еще, с наслаждением прислушиваться к журчанию воды в фонтанах. Поверь, я поступал так не из лени, а лишь из привычки делать то, что хочется. Должен сказать, мне всегда удавалось выходить сухим из воды и избегать наказания. Нет, я отнюдь не был испорченным. Напротив, меня следовало считать самым образованным и знающим членом семейства — я, во всяком случае, в этом не сомневался, хотя родственники придерживались иного мнения. Тем не менее дядья неоднократно обращались ко мне за советом: приносили, например, три версии какого-нибудь псалма Давида, спрашивали, какая наиболее точна, и неизменно соглашались с моим суждением.

Специального помещения для общих молитв у нас, конечно же, не было, ибо все твердо знали, что настанет день, когда сбудется наша заветная мечта о возвращении домой, и тогда мы возведем множество храмов во славу Соломона. Строить же храмы, пусть даже самые маленькие, в Вавилоне не имело смысла. Во-первых, впоследствии нам пришлось бы оставить их на произвол судьбы, а во-вторых, каждый храм должен соответствовать священным канонам, и нельзя построить его где попало.

По прошествии времени, уже после того, как я умер, был проклят и превратился в Служителя праха, евреи все-таки вернулись на свои исконные земли и возвели грандиозный храм. Мне это доподлинно известно, ибо я видел его собственными глазами… Да, видел. Пусть лишь однажды и словно в тумане, но видел.

В Вавилоне мы собирались для молитвы в домах своих соотечественников. Там же старейшины читали письма от тех, кто продолжал скрываться на горе Сион, и от наших проповедников и пророков, остававшихся в Египте. Иеремия[14]провел в заключении много лет, но я не помню, чтобы кто-нибудь получил от него хотя бы строчку. Зато в памяти сохранились безумные послания Иезекииля.[15]Впрочем, они не были написаны его рукой: рассуждения и пророчества Иезекииля увековечили те, кто их слышал.