Темные горизонты - С. Л. Грэй

– Жди здесь, – бросаю я Стеф, и распыленный страх в моем голосе со стороны кажется отвагой. – Нельзя выходить в коридор в таком виде, – добавляю я.

Стеф смотрит на себя – она в нижнем белье, носках и свитере, в котором была еще в самолете, – а потом переводит взгляд на меня. Ее лицо приобретает характерное выражение «не-указывай-мне-как-выглядеть», но в коридор она действительно не выходит. Должно быть, она поняла то же, что и я: шаги легкие, и они удаляются. Тот, кому они принадлежат, не станет убивать или пытать нас.

Я высовываю голову в лестничный пролет и кричу:

– Погодите! Excusez-moi![7] – Пожалуй, это одно из немногих выражений, которые я могу произнести на французском.

Я слышу скрип деревянных половиц этажом выше, и меня осеняет: злоумышленник разбудил нас, а теперь убегает! Если какой-то здешний пацан решил подшутить над нами, стоит сказать ему, что это не смешно. Я поднимаюсь по лестнице, не обращая внимания на крики Стеф: «Марк, не надо!» На каждом пролете я нажимаю кнопку выключателя, но света на лестнице нет, и мне остается только пользоваться фонариком в телефоне. Я заглядываю под двери квартир в поисках света – ничего! – затем останавливаюсь перевести дыхание. Воздух тут застоявшийся и пропах плесенью. Я прислушиваюсь и через пару секунд слышу, как этажом выше захлопывается дверь.

Лестничная клетка на верхнем этаже здания еще меньше, чем все остальные. Сюда выходят две двери – на четверть меньше, чем в нашей квартире, они едва помещаются под наклонным потолком. Под пустым крепежом из-под огнетушителя стоит ржавое ведро с песком. Коврик на полу полностью истерся, и, когда я ступаю на деревянную половицу, в ногу мне вонзается мелкая заноза. Из-под скошенной двери льется свет, и я вижу облупившуюся малиновую краску. Номера на двери нет, зато висит написанная от руки табличка «М. Рознер». Я громко колочу в дверь кулаком: бах, бах, бах! Я жду. Никакого ответа. Тогда я пинаю дверь. «Посмотрим, как тебе это понравится, ублюдок!» – но тут же сожалею о таком решении. Не стоит пинать босой ногой прочную дверь.

Моя глупая ярость уже улетучилась, и я прислоняюсь к стене, потирая пальцы ног и осматривая занозу в подошве. В луче телефона я вижу тонкую черную щепку – она светлеет на глазах, погружаясь под кожу. Теперь, когда мне уже не так холодно и шок прошел, нога начинает болеть.

Я отворачиваюсь, спускаюсь на два ступеньки – раненый герой возвращается с поля боя! – и в этот момент слышу чей-то голос по ту сторону двери. Дребезжит дверная цепочка, поворачивается замок. На меня обрушивается поток раздраженной речи на французском. Не понимая ни слова, я оглядываюсь и вижу невысокую женщину, седую, с короткой стрижкой и пепельно-бледным лицом, только под скулами багровеют два пятна, как от лихорадки. Коридор за ее спиной заливает мягкий желтый свет – то ли от ламп, то ли от свечей. В проеме мне видны прислоненные к стене холсты и стол, заваленный кисточками, обрезками ткани, карандашами и цветной бумагой. Из квартиры доносится едкий запах мочи, масляных красок, рыбы, парафина и какой-то химии. На женщине побитая молью шаль и похожее на старый ковер пальто, присыпанное тающим мокрым снегом. Теперь, когда я вижу, кто так испугал меня, меня разбирает смех, но на самом деле в ситуации нет ничего смешного, очень уж эта женщина странно и неприятно выглядит.

– Я не понимаю, что вы говорите, поэтому не усердствуйте зря. – Я поднимаю руки в примирительном жесте и отворачиваюсь. Мне нет смысла находиться здесь.

Я уже успеваю преодолеть несколько ступеней, когда женщина вздыхает и спокойно произносит:

– Вам нельзя входить сюда, в мой дом, и неуважительно высказываться ко мне. – Она не очень хорошо говорит по-английски и звуки произносит немного в нос.

Адреналин все еще бушует в моих венах, я на взводе из-за недосыпа.

– Неуважительно?! Это вы стучались ко мне без какой-либо причины. Или, может, стучал ваш ребенок, которому вздумалось похулиганить!

Я вижу, как от моих слов она осекается. Будто переключился какой-то рубильник, и вся злость уходит с ее лица.

– Нет, ребенка нет.

– Что ж, теперь я могу идти? – В этот момент я понимаю, что сам погнался за ней в ее квартиру.

Женщина отступает.

– Будьте осторожны здесь. Тут не для жизни.

Не знаю, что она хотела этим сказать. Но едва ли я вправе критиковать ее – определенно, она говорит по-английски намного лучше, чем я по-французски. Прихрамывая, я спускаюсь к себе на этаж, подошва с занозой и ушибленный палец болят все сильнее. Стеф по-прежнему стоит в дверном проеме, но к этому моменту она успела надеть джинсы и обуться.

– Это просто… соседка сверху, – смущенно говорю я.

Наверное, я сглупил, бросившись в темноту в припадке ярости.

К моему облегчению, Стеф устало улыбается:

– Я знаю. Я слышала. Подумала, что ты сам разберешься. Я пошла бы спасать тебя, если бы ты раскричался.

Я глажу ее по плечу.

– Спасибо. Это она была не в настроении. – Я улыбаюсь. – По-моему, она художница или что-то в этом роде.

– Все художники немного сумасшедшие.

– Естественно. Вот тебе и местный колорит – у нас под крышей живет настоящая художница.

– Сумасшедшая в мансарде.

Хотя Стеф шутит, при мысли об этом меня бросает в дрожь. Образ той женщины заставляет думать о дыме, смерти, безумии, крови… Я вспоминаю, что на ее этаже чувствовался запах гари.

Только когда Стеф разувается и садится на диван, я замечаю, что квартиру заливает привычный уютный свет электрических лампочек.

– Ой, ты починила электричество!

– Да, тут пробки выбило. Вон там. – Она указывает на ряд переключателей над открытой входной дверью. – Нужно будет запомнить на будущее и написать об этом в отзыве на сайте.

– Да уж, хороший мы им дадим отзыв. Посмотрю, есть ли тут кофе. Тебе сварить?

– Нет, сначала я хочу поговорить с Хейден.

Уже не в первый раз за сегодня я рад, что настоял на своем и Хейден осталась с бабушкой и дедушкой.

– Я уверен, что с ней все в порядке.

– Ты не можешь знать наверняка.

Стеф возится с телефоном, что-то бормоча себе под нос, пытается найти доступный вай-фай в длинном списке подключений. При ярком свете в кухне я без проблем нахожу на углу заставленного посудой стола старую грязную кофеварку с фильтром. Разобравшись, как она работает, я набираю в нее воду – воду приходится спускать целую минуту, прежде чем она становится прозрачной и кран перестает фыркать, – а после некоторое время роюсь в шкафу в поисках кофе и фильтров. В шкафу полно плесени, поэтому я снимаю верхний слой кофе из банки, выбрасываю его в умывальник и только после этого насыпаю кофе в кофеварку. Придется довольствоваться тем, что есть, – у меня мозг точно иглами утыкан от нехватки кофеина, хотя с прошлого раза, когда я пил кофе, прошло не так много времени. Кипяток уничтожит оставшуюся плесень, поэтому опасаться нечего. Кроме того, едва ли в этом холодном климате я заражусь какой-нибудь редкой тропической лихорадкой. Когда вода закипает и по кухне разносится аромат кофе, квартирка кажется намного уютнее. Я действительно в Париже! Да, это жилье крохотное и видало лучшие времена, но что есть, то есть.