Штурм и буря - Ли Бардуго

– Я хотел бы освободить тебя, – тихо произнес он.

– Освободить, освежевать. Сколько вариантов! – Я все еще чувствовала лезвие ножа на щеке.

Он вздохнул.

– Это была угроза, Алина. И с ее помощью я добился того, что мне было необходимо.

– Значит, ты не собирался меня резать?

– Я такого не говорил, – произнес он ласково и непринужденно, как всегда. Таким голосом он грозился порезать человека, с той же интонацией заказывал ужин.

В тусклом свете я едва могла различить светлые линии его шрамов. Наверное, стоило помолчать, дать ему заговорить первым, но любопытство взяло надо мной верх.

– Как тебе удалось выжить?

Дарклинг провел рукой по острому подбородку.

– Судя по всему, волькр не интересует вкус моей плоти, – лениво протянул он. – Ты никогда не замечала, что они не питаются друг другом?

Меня передернуло. Они были его творениями, прямо как тот монстр, который пронзил зубами мое плечо. Кожа в том месте продолжала пульсировать.

– Подобное притягивает подобное.

– Стоит признать, что тот опыт мне не хотелось бы повторять. Милости волькр мне хватило сполна. Твоей тоже.

Я пересекла комнату, остановившись у стола.

– Тогда зачем давать мне второй усилитель? – спросила я с отчаянием в голосе, надеясь найти аргумент, который смог бы его образумить. – Если ты забыл, я пыталась тебя убить.

– И потерпела поражение.

– Да здравствует второй шанс! Зачем делать меня сильнее?

Он вновь пожал плечами.

– Без усилителей Морозова Равка обречена. Тебе предназначено собрать их, а мне – править. Иначе быть не может.

– Как это удобно.

Он отклонился на спинку кресла и сложил руки на груди.

– Я бы не сказал, что вести с тобой дела удобно, Алина.

– Нельзя смешивать усилители. Об этом говорится во всех книгах…

– Не во всех.

Мне хотелось кричать от досады.

– Багра меня предупреждала! Она говорила, что ты самонадеянный наглец, ослепленный амбициями!

– Да что ты? – голос у него стал ледяным. – Какие еще преступные речи она нашептывала тебе на ушко?

– Что она любит тебя, – сердито ответила я. – И верит, что ты можешь искупить свою вину.

Тут он отвернулся, но не раньше, чем я увидела гримасу боли на его лице. Что он с ней сделал? И чего ему это стоило?

– Искупление, – пробормотал он. – Спасение. Покаяние. Причудливые идеи моей матери. Наверное, мне следовало уделять им больше внимания. – Дарклинг потянулся к ящику стола и достал тонкий красный том. Когда он поднял его к свету, на обложке блеснули золотые буквы: «История святых». – Знаешь, что это?

Я нахмурилась. В голове мелькнуло смутное воспоминание. Много месяцев назад, в Малом дворце, Апрат подарил мне книгу. Я бросила ее в ящик комода и тут же о ней забыла.

– Это детская книжка.

– Ты читала ее?

– Нет, – призналась я, внезапно пожалев об этом. Дарклинг внимательно смотрел на меня. Что могло быть такого важного в старом собрании религиозных картинок?

– Суеверия, – начал он, поглядывая на обложку. – Пропаганда для крестьян. По крайней мере, я так думал. Морозов был странным человеком. Немного похожим на тебя – его тоже тянуло к обыкновенным и слабым.

– Мал не слабый.

– Талантливый, не спорю, но не гриш. Ему никогда не стать равным тебе.

– Мы равны и даже больше, – рявкнула я.

Дарклинг покачал головой. Не изучи я его хорошенько, я могла бы принять выражение на его лице за жалость.

– Ты думаешь, что обрела семью. Что нашла свое будущее. Но твоя сила будет расти, а он будет стариться и слабеть. Он проживет короткую жизнь отказника, а ты будешь смотреть, как он умирает.

– Заткнись!

Дарклинг улыбнулся.

– Давай, топни ножкой, борись со своим естеством. Тем временем твоя страна страдает.

– Из-за тебя!

– Из-за того, что я доверился девчонке, которая испытывает отвращение к собственному дару! – Он встал и обошел стол. Несмотря на мой гнев, я сделала шаг назад, врезавшись в кресло.

– Я знаю, что ты чувствуешь, когда ты со следопытом.

– Сомневаюсь.

Он лишь отмахнулся.

– Нет, я не про вашу абсурдную привязанность, которую ты еще перерастешь. Я вижу истинный ответ в твоем сердце. Одиночество. Растущее понимание того, что ты – другая, – он наклонился. – Боль от этого.

Я попыталась скрыть свое смятение.

– Не понимаю, о чем ты, – сказала я, но даже мне эти слова показались фальшивыми.

– Она никогда не исчезнет, Алина. Будет только хуже, за какими бы шарфами ты ни пряталась, какую бы ложь ни произносила, как бы далеко или быстро ни бежала.

Я попыталась отвернуться, но Дарклинг взял меня за подбородок и заставил посмотреть на себя. Он стоял так близко, что я чувствовала его дыхание.

– Таких, как мы, больше нет, Алина, – прошептал он. – И никогда не будет.

Я дернулась в сторону, оттолкнув кресло, и едва не потеряла равновесие. Начала барабанить кулаками в железных кандалах по двери, призывая Ивана. Тот не появлялся, пока Дарклинг сам ему не приказал.

Уголком сознания я отметила руку Ивана у себя на спине, вонь в коридоре, матроса, пропустившего нас, затем тишину в моей тесной каюте, звук захлопывающейся двери, койку, прикосновение грубой ткани, когда я зарылась лицом в одеяло. По телу проходили волны дрожи, пока я пыталась выкинуть из головы слова Дарклинга про смерть Мала. Про мою долгую жизнь. Про боль оттого, что я другая, которая никогда не пройдет. Каждый новый страх впивался в меня острыми коготками, поселяясь глубоко в сердце.

Я знала, что он искусный лжец. Он мог изобразить любую эмоцию, сыграть на любом человеческом чувстве. Но я не могла отрицать и того, что ощутила в Новом Земе, или же правду, которую показал мне Дарклинг: мою собственную грусть, мою тоску, отраженную в его холодных серых глазах.

* * *

Настроение на судне изменилось. Экипаж стал более беспокойным и бдительным, памятуя о неуважительном отношении к своему капитану. Гриши тихо судачили между собой, их терпение подходило к концу из-за нашего медленного продвижения по водам Костяной тропы.

Каждый день Дарклинг приводил меня на палубу, чтобы я стояла рядом с ним на носу корабля. Мала держали под охраной в другом конце. Иногда я слышала, как он выкрикивал Штурмхонду указания по курсу, или видела, как он указывал на нечто похожее на глубокие царапины над уровнем воды, прямо на глыбах льда, мимо которых мы проплывали.