Призраки не лгут - Ларс Кеплер

— На оконной раме кровь, в ее постели кровь…

— Но это же не означает…

— Под подушкой у нее лежал окровавленный молоток, — закончил Йона.

— Это невозможно, — сердито сказал Гуннарссон. — Не соответствует силе, с которой наносили удары.

Йона снова повернулся к куратору Гриму. В солнечном свете его лицо казалось обнаженным, беззащитным.

— Что вы сказали? — спросил его Йона.

— Что? А, что Викки… Это совершенный бред.

— Почему?

— Хотя бы потому, что только что, — куратор невольно улыбнулся, — только что мы точно установили, что речь идет о взрослом. А Викки маленькая, она и пятидесяти килограммов не весит, запястья тонкие, как…

— Она склонна к вспышкам ярости?

— Это сделала не Викки, — спокойно ответил Даниель. — Я работал с ней два месяца и могу утверждать: это сделала не она.

— Она была подвержена вспышкам ярости до того, как прибыла сюда?

— Как вам известно, я обязан соблюдать конфиденциальность.

— Вы же понимаете, что со своей идиотской конфиденциальностью только зря тратите наше время, — заметил Гуннарссон.

— Я отучаю некоторых воспитанниц реагировать агрессивно, — сосредоточенно продолжал Даниель. — Чтобы разочарование или страх не вызывали у них злости.

— Но к Викки это не относится, — сказал Йона.

— Не относится.

— Тогда почему она оказалась здесь? — спросила Сонья.

— К сожалению, я не могу подробно обсуждать диагнозы воспитанниц.

— Но она, на ваш взгляд, не была агрессивной?

— Она очень славная, — просто ответил Грим.

— Так что, по-вашему, случилось? Почему у нее под подушкой оказался окровавленный молоток?

— Не знаю, тут что-то не то. Может, она кому-то помогала? Спрятать оружие…

— У кого из воспитанниц бывают вспышки ярости? — сердито спросил Гуннарссон.

— Я ни на кого не могу указывать, поймите это, пожалуйста.

— Конечно, мы понимаем, — заверил Йона.

Даниель благодарно взглянул на него и постарался дышать спокойнее.

— А вы попробуйте сами поговорить с ними, — предложил он. — Тогда вы быстро вычислите, кого я имею в виду.

— Спасибо. — И Йона зашагал к домику.

— Не забывайте, они потеряли подругу, — торопливо проговорил Даниель.

Йона остановился, обернулся к куратору:

— Вам известно, где нашли Миранду?

— Нет, но я думал… — Даниель замолчал и покачал головой.

— Мне трудно поверить, что это ее собственная комната. Помещение почти пустое, справа от туалетов.

— Изолятор.

— Почему она туда попала?

— Потому что…

Даниель снова замолчал; он словно не знал, что сказать.

— О чем вы думаете?

— Ее должны были запереть на ключ.

— Ключ торчит из замочной скважины.

— Как это? — громко спросил Даниель. — Ключ от изолятора был только у Элисабет.

— Кто такая Элисабет? — спросил Гуннарссон.

— Моя жена, — ответил Даниель. — Именно она дежурила этой ночью…

— А где она сейчас? — спросила Сонья.

— Что? — Даниель в смятении посмотрел на нее.

— Она дома?

У Даниеля сделался удивленный, неуверенный вид.

— Я думал, Элисабет поехала в больницу вместе с Ниной, — медленно проговорил он.

— Нет, Нину Муландер увезли одну.

— Разумеется, Элисабет поехала вместе с ней! Она никогда бы не…

— Я приехала сюда первая, — перебила Сонья.

От усталости ее голос стал резким и хриплым. — Здесь не было никого из персонала. Только толпа перепуганных девчонок.

— Но ведь моя жена была…

— Позвоните ей.

— Я уже звонил, у нее выключен телефон, — тихо сказал Даниель. — Я думал… Мне казалось…

— Свихнешься тут с вами, — буркнул Гуннарссон.

— Моя жена, Элисабет… — Голос у Даниеля все больше дрожал. — У нее сердечная недостаточность, она могла…

— Постарайтесь говорить спокойнее, — попросил Йона.

— У моей жены больное сердце… она работала ночью и должна быть здесь… а телефон не отвечает…

Даниель в смятении смотрел на них, дергая «молнию» куртки и повторяя, что у его жены больное сердце. Собака залаяла и так туго натянула привязь, что чуть не задохнулась. Захрипела, потом снова залаяла.

Йона подошел к заходящейся лаем собаке под деревом. Попытался утихомирить ее, отцепил поводок с ошейника. Собака тут же кинулась через весь двор к небольшому строению. Йона зашагал следом. Собака заскребла порог, ворча и сопя.

Грим посмотрел на Йону, на собаку и пошел за ними. Гуннарссон крикнул, чтобы он остановился, но Грим шел вперед — напряженный, с отчаянием на лице. Под ногами похрустывал гравий. Йона взял собаку за ошейник и оттащил от двери.

Гуннарссон побежал через двор и вцепился Даниелю в рукав, тот вырвался, упал, оцарапал руку о камни, поднялся.

Собака лаяла и возбужденно рвалась вперед.

У двери стоял полицейский в форме. Даниель хотел протиснуться мимо него, со слезами в голосе крича:

— Элисабет! Элисабет! Я должен…

Полицейский не пускал его; Гуннарссон тем временем подбежал к Йоне и стал помогать ему с собакой.

— Моя жена, — всхлипывал Даниель. — Это может быть моя…

Гуннарссон потащил собаку назад, под дерево.

Собака задыхалась, рыла лапами гравий и лаяла на дверь.

Надевая перчатки, Йона ощутил укол боли в глубине глазниц.

На покосившейся деревянной табличке под навесом крыши значилось «Прачечная».

Йона осторожно открыл дверь и заглянул в темное помещение. Маленькое окошко было открыто, и в воздухе жужжали сотни мух. На истертых половицах виднелись кровавые отпечатки собачьих лап. Не заходя, Йона скользнул взглядом по каменной печи и дальше.

Среди смазанных следов крови поблескивала крышка мобильного телефона.

Когда Йона чуть наклонился, стоя в дверном проеме, мухи загудели громче. На спине в луже крови лежала, открыв рот, женщина лет пятидесяти. На ней были джинсы, розовые носки и серая кофта. Было ясно, что женщина пыталась выползти отсюда, но кто-то вдребезги разнес ей верхнюю половину черепа.

Пиа Абрахамссон заметила, что едет быстровато.