Даровые деньги - Пелам Вудхаус

– Привет, лапочка, – сказала она. – Вот и ты.

– Да, – согласился Моллой. – Вот и я.

Хотя в облике его не было той душераздирающей скорби, которой отличалась недавно Пэт, веселья в нем тоже не было.

– Кого я не люблю, – сообщил он, – так это легавых.

– А что случилось?

– Дал имя и адрес. Наврал, конечно, а все равно противно. Ты подумай, столько легавых в небольшом кабачке. И еще, – продолжал он, – зачем ты сказала, что я твой папаша?

– Ну, котик, это же не в моем стиле – замужняя дама.

– Как это не в твоем?

– Да вот так.

– А, черт! – вскричал мистер Моллой. – Это что ж получается, я совсем старый? Да мне только сорок два!

– На вид еще меньше, – заверила Долли, – если близко не разглядывать. Понимаешь, золотко, не в годах дело. Ты такой… авантажный.

Несколько смягчившись, мистер Моллой оглядел себя в зеркале.

– Да, – признал он, – у меня достойный вид.

– Ну, прямо профессор!

– А вот скажи, тут нет залысины?

– Что ты, это свет падает.

Успокоившись еще больше, мистер Моллой завершил осмотр.

– Лицо у меня подходящее, – с удовольствием признал он. – Насчет красоты не скажу, у каждого свой вкус. Но доверие оно внушает. Сколько я продал фальшивых акций! Да, кстати, лапочка, как ты думаешь?

– О чем? – осведомилась супруга, промокая крем полотенцем.

– Клюнет этот Кармоди, а? Пригласил к себе в усадьбу…

– Ты что!

– Да, пригласил.

– Он богатый?

– Дядя у него богатый, а то бы они там не жили. Такой, знаешь, старинный дом, с парком, как в книжке.

Долли мечтательно улыбнулась:

– Надо бы платьев купить… и шляпок… и туфель, и чулок…

Супруг ее всполошился, как все мужья в таких случаях.

– Лапочка, это не Букингемский дворец!

– Не скажи. Приемы всякие, гости…

– Ничего подобного. Дядя и два племянника. Вот что, если я всучу акции «Серебряной реки», ладно уж, прибарахлись.

– Котик! А ты всучишь?

Мистер Моллой фыркнул:

– Кто, я? Нет, врать не буду, Бруклинский мост или Центральный парк продавать не доводилось, но нефтяные акции? Клюнет как миленький. Эти английские землевладельцы – те же фермеры, а фермер купит что угодно, если буквы красивые.

– Знаешь что…

– Нет. А что?

– В этих усадьбах много всяких вещей. Картины там, серебро, посуда… Может, прихватим?

– А как ты их продашь?

– Да наши миллионеры что хочешь купят, только бы старинное.

Муж покачал головой:

– Нет, лапочка, опасно. И вообще, у меня другой бизнес.

– Наверное, ты прав.

– А то! Доброе дело, нефтяные акции…

– Ну а если само в руки пойдет?

– Там увидим! Главное – не рисковать. Если само пойдет, не упустим…

И с этими мудрыми словами он направился к ложу. Потрудился, поработал, теперь можно и поспать.

За несколько лет до описанных выше событий, в ту пору, когда местная знать препиралась с сословием, сушившим белье в садиках, которое, хочешь не хочешь, видно из окна; так вот, в эту самую пору преподобный Алистер Понд-Понд, викарий и златоуст, воззвал к лучшим чувствам пришедших на ежегодные празднества:

– Отринем раздоры! Сомкнем ряды! Вспомним, что мы – члены одного прихода. Поистине, Радж – дыра в небо, и какая дыра!

Слова эти понравились юной Пэт, приехавшей на каникулы. Гуляя чуть позже с отцом, она призналась, что родное селенье ей не по вкусу. Мало того, она в нем скучала.

Еще труднее было теперь, когда отец страдал. На пятый день она подумала, что при всей дочерней любви не возражает против новой темы. Даже если бы она сама была в парке, страшное происшествие навряд ли казалось бы ей полнее и живее.

Но и это не все. После злодеяний мистера Кармоди его угодья стали запретными, как, скажем, дом и двор Капулетти для молодого Монтекки.

Тем самым она туда не ходила, тогда как четырнадцать лет подряд считала усадьбу своей собственностью. Мистер Кармоди ей нравился. Несмотря на всю его подлость, она по нему скучала, равно как и по Хьюго. О Джоне не будем говорить.

С самого детства он был ей опорой. Одни исчезали, другие появлялись, он оставался рядом. Мистер Кармоди – по возрасту, Хьюго – по лености не могли отдавать ей все свое время, а вот Джон мог и, несмотря на распри, должен был искать с ней встречи. Но проходили дни, росла досада, и Джон все больше напоминал медузу, от которой нечего и ждать. Иногда это чувство было слабее, иногда – сильнее.

На Главную улицу Пэт привела совесть. Отец так обрадовался ей, что она стыдилась своей тоски и, в припадке покаяния, пошла с ним в аптеку, хотя предпочла бы посидеть с книгой в саду.

Заметим, что бальзам Байуотера сработал на славу. Комары остались в дураках. Сколько ни кусали они полковника, он был как новенький. Естественно, они страдали, он торжествовал и, человек справедливый, сказал аптекарю:

– Чудо, а не средство! Жаль, раньше не знал. Дайте-ка еще бутылочку.

Ч. Байуотер обрадовался не только из корысти, но и по чистому человеколюбию.

– Так я и думал, – признался он. – Многие спрашивают. Вчера вот продал бутылку мистеру Кармоди.

Полковник угас, словно его выключили из сети. Аптекарь смутился. Тягостное молчание нарушила Пэт.

– Он вернулся? – спросила она. – Кажется, он был в лечебнице?

– Жаль, не в тюрьме, – откликнулся ее отец.

Ч. Байуотер, верный своим правилам, сохранил нейтралитет.

– Да, мисс, вернулся позавчера. Его тут же укусил комар, и куда? В нос, вы подумайте!

– Милостив Бог, – заметил полковник.

– Но я ему продал мое средство. Сразу полегчало, – прибавил аптекарь с ненавязчивой гордостью.

Полковник нахмурился, снова забрезжила опасность, но тут за дверью раздался лай. Аптекарь ласково улыбнулся.

– Собачка мистера Джона, – пояснил он, доставая с полки леденцы.

Пэт открыла дверь и убедилась в том, что он прав. Наспех фыркнув, отчасти от нетерпения, отчасти от вожделения, Эмили вкатилась в аптеку, села у прилавка и посмотрела на Ч. Байуотера.

– Ну что, собачка? – спросил он. – Леденца хочешь?

– Странный вопрос! – отвечала она. – А вы как думали?