Великие тайны океанов. Средиземное море. Полярные моря. Флибустьерское море - Жорж Блон

Судно готовилось к отплытию с 274 людьми на борту, считая и арестованных из Кесарии. Места тут было чуть больше, чем на корбите. Каждому полагалось пространство 1,5 на 0,5 метра. Этого едва хватало, чтобы устроиться для сна. Капитан жил на корме в каютке из плетеной лозы. Каждый брал с собой запас пищи; вода, хранившаяся в амфорах, выдавалась во время плавания. Те, кто хотел умыться или постирать одежду, могли черпать морскую воду в неограниченном количестве.

Кроме пассажиров, на судно, по-видимому, погрузили довольно ценные товары, поскольку в последний момент арматор решил сам сопровождать его. На клотике укрепили флаг (подвешенный вроде хоругви) и подняли паруса.

О первой части путешествия почти нечего сказать. Понто, как и корбита, шло вдоль побережья Малой Азии, но без ночных стоянок. Ночью зажигали фонари. Многие пассажиры не спали, ибо страдали морской болезнью или боялись темноты в море. Они всматривались в ночь, но видели лишь белые барашки на темных волнах.

Через несколько дней понто добралось до Крита – не столько по воле греческого кормчего, сколько по воле ветров. Но кормчий все же привел судно в порт на южном побережье, быть может в Маталу в заливе Месара. Пассажиры сошли на берег, чтобы передохнуть, умыться, подкрепиться и запастись провиантом. Прошло два дня. По синему морю по-прежнему неслись пенистые волны, и никому не хотелось снова пускаться в плавание. Спросили мнение еврея из Тарса. К его словам прислушивались, хотя он и находился среди преступников.

– Наступил октябрь. Думаю, надо зимовать здесь. Море будет неспокойным до самой весны.

С его мнением следовало согласиться, поскольку он явно не был трусом. Пассажиры попросили его побеседовать с капитаном.

– Перезимовать можно, – ответил моряк, – но арматор против. Идите к нему.

Арматор решительно заявил:

– Нет. Часть груза испортится, и я слишком много потеряю. Отплываем.

Я не могу ручаться за точность слов, но смысл их был именно таков. И судно вышло в море, воспользовавшись затишьем. Но затишье продолжалось недолго. Началась буря. И не стихала целых две недели – редкое явление в Средиземном море.

Понто было судном крепким, толщина его бортов, усиленных ширстреком, доходила до восьми сантиметров, все щели корпуса были тщательно законопачены. Начало настоящей бури всегда пугает пассажиров, впервые столкнувшихся с разгневанной стихией. Им кажется, что первая же волна поглотит судно, но оно, будучи превосходным поплавком, опускается и поднимается, избегая мощных ударов волн. В самом начале шторма паруса взяли на гитовы или убрали их, оставив для управления лишь парус на сильно наклоненной передней мачте.

Понто держалось бы на воде лучше, будь оно менее нагружено. Судно черпало воду. Экипаж и арестанты выстроились цепью, чтобы с помощью деревянных ведер и прочих сосудов вычерпывать воду из трюма. Ночью кормчий старался ставить судно по волне с помощью двух широких боковых рулей, а остальные сидели, вцепившись в малейшие выступы, и молились своему или своим богам. А утром снова принимались вычерпывать воду.

Часть груза испортилась от морской воды, и арматор велел выкинуть в море потерявшие ценность товары. Затем пришлось спилить и выбросить бо́льшую часть такелажа.

На палубе корабля, больше походившего на понтон, среди водяной пыли метался еврей из Тарса. Он помогал матросам, а иногда и руководил ими, и голос его перекрывал мрачные завывания ветра. Он не лгал, когда говорил, что хорошо знает море.

Удачный маневр во время шторма свидетельствует о мужестве и умении экипажа. Чтобы корпус не разошелся от сильных ударов, под киль пропустили тросы и стянули их на палубе.

Четырнадцать дней и ночей в бушующем море. На заре пятнадцатого дня, хотя волнение продолжалось, ветер постепенно начал стихать. И вот на горизонте появилась земля – какой-то остров.

Еврей из Тарса рассказывал позднее, что взял в этот момент командование на себя. Возможно. Совершенно точно известно, что он помогал кормчему. Нельзя было проплыть мимо, остров означал убежище, возможность отремонтировать судно. Когда они подплыли ближе, греческий кормчий воскликнул:

– Мальта!

Быть может, сохранился небольшой передний парус, а может, изготовили парус из подручных материалов, но судно стало послушным. Его выбросило на узкую полоску берега и разбило. Но экипаж и 274 пассажира остались живы.

Мальта оказалась надежным убежищем. Потерпевшие кораблекрушение провели там всю зиму. Весной 61 года судно, ходившее от Рима до Александрии, забрало всех и через несколько дней высадило в Поццуоли, к северу от Неаполя. Начальник римского гарнизона наградил центуриона, который доставил по назначению всех преступников, ни одного не потеряв по дороге. Центурион доложил о том, сколько пользы принес во время путешествия еврей из Тарса.

– За что тебя арестовали? – спросил начальник гарнизона.

– Соотечественники обвинили меня в том, что я ввел язычников в храм Иерусалима. Мое имя Павел.

До Рима оставалось пройти пешком около двухсот километров. Так, согласно легенде, в колонне преступников шел апостол Павел навстречу своему страшному концу.

Римский военачальник, словно у себя дома, расхаживал по царскому дворцу в Александрии. Величественное здание поражало своим богатым убранством и роскошью. Царь Птолемей XIII вернулся во дворец лишь благодаря римским легионам. Они привезли его в своем обозе после подавления мятежа. Римляне были хозяевами, властителями мира, а следовательно, и Египта. Шел 55 год до нашей эры.

Римский полководец желал видеть младшую дочь царя, которая к мятежу отношения не имела, а его желание было равносильно закону.

Он вошел в небольшую комнатку, отделанную золотом. Девушка сидела в окружении нескольких мужчин и женщин. Она внимательно слушала мужчину, читавшего вслух папирус на древнеегипетском языке. Девушка изучала историю своей страны, вернее, страны, ставшей родиной ее семьи. В 332 году до нашей эры македонец Александр Великий основал на месте рыбацкого поселка город, названный его именем. Когда он умер, его преемники разделили между собой огромную империю, и Египет достался знатному македонцу Птолемею. В Александрийском дворце говорили лишь по-гречески.

Все встали, кроме нее. Она выдержала пристальный взгляд римлянина. Он был молод (около тридцати), приземист, но очень красив. Его лоб казался низковатым из-за ниспадающих кудрей. Римлянин разглядывал девушку с нескрываемым восхищением. Он приветствовал ее по-латыни, она грациозно встала и ответила на том же языке. О чем они говорили дальше, неизвестно, но офицеры из его свиты утверждали, что он с энтузиазмом и не стесняясь в выражениях воздал в военных терминах хвалу приятным округлостям ее тела. Он также высказался о ее глазах, об отливающих синью волосах, о красивой линии ее носика. Он хотел увидеться с ней еще раз, но Клеопатре едва исполнилось четырнадцать лет, и ее воспитатель-евнух Аполлодор постарался предотвратить новую встречу. Вскоре военачальник отплыл в Рим. Его звали Марк Антоний.