Испанская Америка в борьбе за независимость - Моисей Самуилович Альперович

рудниках и мануфактурах все еще преобладали различные формы принудительного труда, предприниматели прибегали иногда к использованию и вольнонаемных рабочих.

Отказ от системы флотилий и прочие меры по либерализации торгового режима, проведенные мадридским правительством в последней трети XVIII в., привели к некоторому оживлению внешней торговли, что стимулировало расширение внутреннего рынка, благоприятствовало увеличению объема промышленного производства и повышению товарности сельского хозяйства колоний (мясное скотоводство, выделка кож, раз-ведение кошенили, выращивание сахарного тростника, табака, хлопка, ванили, йерба-мате и т. д.).

Прогресс экономики, экспроприация непосредственных производителей — индейцев, появление наемного труда способствовали формированию в странах Испанской Америки капиталистических отношений. Однако их росту препятствовал колониальный режим.

Испанская монархия, исходя из интересов метрополии, «затрудняла и сдерживала своей политикой экономическое развитие колоний»{18}. К началу XIX в. оставались в силе запреты, довлевшие над их промышленностью и сельским хозяйством. Торговые сношения с иностранными государствами по-прежнему не разрешались. Торговля испанских колоний в Америке между собой была строго регламентирована и сводилась к минимуму, составляя незначительную долю их внешнеторгового оборота. Частые в конце XVIII — начале XIX в. англо-испанские войны (1779–1782, 1796–1801, 1804–1808) сопровождались сокращением торговли с метрополией и ввоза английской контрабанды.

Тяжелым бременем ложились на население многочисленные налоги: подушная подать, десятина, алькабала[11] и пр. Широкое распространение пеонажа и других феодальных форм эксплуатации мешало повышению производительности труда как в сельском хозяйстве, так и в промышленности. Фактическое прикрепление большинства индейцев к земле и их зависимость от помещиков и испанских властей ставили в весьма затруднительное положение владельцев рудников и мануфактур, нуждавшихся в рабочей силе.

Лишь небольшая часть доходов колоний расходовалась на развитие их производительных сил, образование, здравоохранение и другие нужды населения. Зато огромные средства тратились на содержание многочисленного бюрократического аппарата, армии, духовенства. Львиная доля доходов отправлялась в метрополию.

Больше всего от колониального гнета страдали индейцы, лишенные всяких прав и подвергавшиеся жестокой, фактически ничем не ограниченной эксплуатации. Вместе с тем экономическая политика Испании, постоянная дискриминация и политическое бесправие вызывали сильнейшее недовольство ремесленников, городской бедноты, мелких и средних землевладельцев, лиц свободных профессий, а также помещиков-креолов, владельцев рудников и промышленных предприятий, купцов. Но в условиях колониального режима процесс формирования местной буржуазии шел чрезвычайно медленно. Не обладая достаточной экономической мощью и независимостью, буржуазные элементы не составляли еще определенного класса и не могли выступать самостоятельно.

Наряду с указанными причинами рост революционных настроений был обусловлен и воздействием внешних факторов.

Несмотря на строгие запреты властей и церкви, сочинения Монтескьё, Вольтера, Руссо, знаменитая «Энциклопедия наук, искусств и ремесел», «История Америки» шотландского ученого Робертсона, «Философская и политическая история о заведениях и коммерции европейцев в обеих Индиях» Рейналя и другие произведения почти с самого момента своего выхода в свет циркулировали по всей Испанской Америке; их можно было найти во многих библиотеках. Успешная борьба английских колоний в Северной Америке за независимость (1775–1783), Великая французская революция 1789–1794 гг., начавшаяся под ее непосредственным влиянием в 1791 г. революция негров-рабов Сан-Доминго, которая увенчалась созданием первого независимого латиноамериканского государства Гаити, — все это способствовало усилению освободительного движения в заокеанских владениях Испании.

Колониальные власти пытались помешать проникновению прогрессивных идей и какой-либо информации извне. Уже в сентябре 1789 г. мадридское правительство отдало распоряжение задерживать на таможне все печатные материалы с упоминанием о событиях во Франции. В ноябре того же года Верховный совет по делам Индий предписал изъять и уничтожить все имевшиеся в американских колониях экземпляры «Декларации прав человека и гражданина». Колониальная администрация бдительно следила за судами, прибывавшими из Франции. Доставленные ими товары и другие грузы тщательно осматривались, портреты деятелей Французской революции, революционные воззвания и листовки, «подозрительная» литература подвергались конфискации. Не допускался даже ввоз рабов из французских колоний. 20 июля 1793 г. королевское правительство категорически запретило ввозить в испанские владения печатные материалы с рисунками или эмблемами, имевшими отношение к Французской революции, а в мае 1795 г. обязало власти колоний немедленно предавать суду тех, кто высказывается в пользу строя, установленного в революционной Франции.

Но эти и подобные им драконовские меры не дали желаемых результатов. Невозможно было изолировать колонии Испании от внешнего мира. Следует, однако, отметить, что вести о революционных событиях в других странах лишь стимулировали процессы, происходившие в самой Испанской Америке, где уже давно зрели не только материальные, но и идеологические предпосылки освободительного движения.

Так, в последней трети XVIII в. в мексиканской общественной мысли появилось новое направление, виднейшими представителями которого были философы-просветители Хосе Игнасио Бартолаче, Хосе Антонио Альсате, Хуан Бенито Диас де Гамарра-и-Давалос. Их взгляды, формировавшиеся под определенным воздействием концепций европейского, особенно французского, Просвещения, отражали новые явления в экономической, социально-политической и духовной жизни Новой Испании. Они выступали против официальной схоластики в науке и философии, за развитие культуры и образования, критиковали колониальный режим, изучали историю и современное положение своей страны.

В Южной Америке росту освободительного движения весьма способствовала деятельность выдающегося просветителя Франсиско Эухенио де Санта Крус-и-Эспехо (1747–1795). Директор библиотеки, писатель и журналист, с именем которого связано основание первых газет в Кито и Новой Гранаде, он подвергал резкой критике колониальные порядки, проповедовал идеи демократии и свободы. Венесуэльский просветитель и педагог Симон Родригес, убежденный последователь Руссо, настойчиво пропагандировал его взгляды.

Мировоззрение этих ученых-гуманистов являлось идейным выражением стремления широких слоев испаноамериканского общества к освобождению от колониального гнета и установлению независимости, связанного с пробуждением национального самосознания.

Длительный процесс расово-этнической интеграции сопровождался возникновением определенной общности метисного, креольского, негритянского и части индейского населения Испанской Америки. Все они говорили на испанском языке, исповедовали одну и ту же религию (католицизм), оказывавшую огромное влияние на всю духовную жизнь. Ранее не связанные между собой территории отдельных племен и народов были объединены в рамках созданных колонизаторами вице-королевств и генерал-капитанств, делившихся на провинции (в дальнейшем интендантства) и более мелкие административные единицы. Важное значение имело развитие экономических связей и образование внутреннего рынка в каждой из колоний. Под воздействием всех этих факторов к началу XIX в. сложились объективные предпосылки становления испаноамериканских наций. Однако дальнейшей национальной консолидации препятствовал колониальный статус Испанской Америки. Он мешал созданию условий, необходимых для формирования буржуазных наций.

Это обстоятельство все более отчетливо осознавали уроженцы колоний, которые в отличие от ненавистных «гачупинов» и «чапетонов» стали называть себя американцами. «После Версальского мира и особенно после 1789 г., — писал известный немецкий ученый и путешественник Александр Гумбольдт, побывавший в начале XIX в. в Испанской Америке, — часто можно услышать сказанные с гордостью слова: «Я вовсе не испанец, я американец», слова, свидетельствовавшие о всей горечи, накопившейся за много лет»{19}.

В конце XVIII — начале XIX в. экономическое и политическое положение американских