Прощание с первой красавицей - Диана Бош

Была одна женщина, которую он очень любил. Но когда та сказала, что ждет ребенка, струсил — был тогда не готов начать все сначала. Делить квартиру с женой он не собирался — это было не в его принципах. «А вдруг и с новой женой не сложится? — думал водитель. — И куда я тогда? А ведь мне уже сорок…» И он отказался от любви. А та женщина, кажется, сделала аборт. И вот, спустя годы, ему стало тоскливо и одиноко. Он даже не призывал смерть специально — просто расхотел жить.

В небесах открылась белая дверь, и свет коснулся его души…

А «МАЗ» покатился дальше, неся смерть и сея боль на своем пути.

Ласково грело солнце, небо было безоблачным и неправдоподобно синим, а трава зеленой и сочной. Я наклонилась и легла рядом с цветком. Нежно-сиреневый, с голубыми прожилками, он пах ванилью и мятой. Сквозь лепестки, как через тонкий китайский фарфор, был виден призрачный свет. От легкого дуновения ветерка колокольчик качнулся и зазвенел:

— Ди-а-на…

— Я в раю? — спросила я его.

Но цветок не ответил, продолжая тихонько звенеть. Постепенноего звук становился все громче и громче, превратился в шум ветра в ветвях, потом — в рокот морской волны и, наконец, загремел колокольным набатом.

Я закрыла голову руками и — полетела вниз.

Сильно болела голова, ломило все тело, и пахло чем-то неприятным. Лекарствами?

— Доктор, она пришла в себя!

Я открыла глаза. Белое пятно перед глазами медленно приобрело черты Гали Молочковой.

— Ты меня слышишь?

— Да, — попыталась сказать я, но не издала ни звука. Беззвучно открывала рот, как рыба.

— Не говори, тебе нельзя. — Галя погладила меня по руке.

Я только хотела спросить, что со мной случилось, как тело стало невесомым, и я стремительно понеслась вверх. Вокруг снова возник зеленый луг, и среди цветов, пахнущих ванилью, мне стало хорошо. По травинке покатилась капелька росы, я подставила ладонь, но она почему-то упала мне на щеку. Следом, одна за другой покатились капельки дождя, и мир стал складываться, словно карточный домик. Не знаю, почему, но я вдруг поняла, что мне отказано в этом светлом мире. Меня вытолкнули из него, и я опять стремительно полетела — теперь вниз, разглядывая с высоты птичьего полета больничную палату и крошечную кровать размером со спичечный коробок. «В нее совершенно точно нельзя попасть!» — с ужасом подумала я… и почувствовала под руками жесткие простыни.

— Фу, напугала. Ишь, что удумала, умирать! — пророкотал надо мной сочный баритон. — Молодая, красивая, тебе еще жить да жить! Да детей рожать… Давай, давай, девочка, выкарабкивайся, меня на крестины позовешь…

Молоденькая медсестра воткнула мне в руку иголку, пристраивая капельницу, с другой стороны капельница уже стояла, и я подумала, что, наверное, похожа на распятую бабочку. Врач, моложавый блондин с голубыми, как весеннее небо, глазами, склонился надо мной, и я почувствовала запах бергамота, сандала и табака. И еще от него веяло спокойствием и уверенностью в себе.

— Что со мной? — еле слышно прошептала я.

— А ты не помнишь?

Я подумала и отрицательно повела головой.

— А куда ехала, помнишь?

— Нет.

Доктор нахмурился. Потом озабоченно спросил:

— А как зовут тебя, помнишь?

— Да.

— А это кто? — Он указал на Молочкову, тихо стоявшую у окна.

— Галя.

— Чудесно! — обрадовался врач. — Амнезия затронула только конкретные события. И лучше их не вспоминать.

Галя навещала меня каждый день, подолгу просиживая у моей кровати. Евгений Андреевич, тот самый блондин, мой лечащий врач, приходил, даже если у него не было дежурства. Просто проверить, как я себя чувствую. Соседки по палате перемигивались и подталкивали друг друга локтями, одна я ничего не замечала, пока меня не просветила Галя.

— Да ведь Евгений Андреевич к тебе неравнодушен!

— Глупости, — заявила я.

Галя спорить не стала, сразу переведя разговор на свою полуторагодовалую дочь.

— Представляешь, собираемся вчера на улицу, я ее одеваю и между делом логопедом работаю. Говорю ей: «Алена, скажи «гулять». Она так громко и радостно: «Булять!» Я терпеливо растолковываю: «Нет, правильно надо говорить «гу-лять». Скажи: «гу…». Послушно повторяет: «гу…». А теперь: «лять», — говорю я. «Лять». «Вот молодец! — восхищаюсь я своими педагогическими способностями и дочкиной понятливостью. «А теперь все вместе: гу-лять». И слышу: «гу-блять». «Все, — говорю, — Алена, произноси по-старому».

В этот момент дверь распахнулась, впуская пахнущего свежестью Евгения Андреевича, и Галина быстро выскользнула в коридор.

— Как наши дела? — спросил доктор. Его пальцы споро пробежали по моему телу. — Здесь болит?

— Нет.

— А здесь?

Он куда-то нажал, я ойкнула и толкнула его.

— Отлично! — почему-то обрадовался врач. — Все даже лучше, чем я ожидал. Если и дальше так пойдет, скоро разрешу вставать.

Евгений Андреевич осмотрел двух моих соседок по палате и вышел. Дверь не успела закрыться, как в нее тут же скользнула Галя.

— Слушай, как он на тебя смотрит!

— Как?

— Ты что, правда, ничего не замечаешь? Да он же влюблен в тебя!

— Галя, не выдумывай. Нормально он на меня смотрит, как на всех.

— Нет, ну вы подумайте только! — всплеснула она руками. — Разве можно быть такой слепой?

— Галя, не фантазируй, глупости говоришь. И потом, наверняка доктор давно и счастливо женат. Это раз. И у нас огромная разница в возрасте. Это два.

— Какая разница в возрасте? Подумаешь, пятнадцать лет. Бывает и больше. И жены у него нет, умерла три года назад, я узнавала.

— Да? — изумилась я. — Ну, ты даешь, какую бешеную деятельность развила…

— Так он мне самой нравится. Евгений Андреевич такой импозантный! — вздохнула Галина. — Вот только никого, кроме тебя, он не замечает.

Стремительно приближался момент выписки. Я с ужасом думала о том, что мне придется вернуться в пустой стылый дом, а я так не люблю жить одна. И еще о том, что теперь буду лишена общества Евгения Андреевича. Больше не будет мимолетных, но таких милых встреч и задушевных бесед с ним по вечерам.

В утро выписки Евгений пригласил меня к себе в кабинет. Он подробно проинструктировал, что мне можно, а чего категорически нельзя, потом вдруг замолчал и отвернулся к окну. Молчал долго, не решаясь сказать того, чего ждала от него я, самого главного. Наконец он повернулся и, охрипнув от волнения, произнес:

— Я не могу без тебя.